Ларец соблазнов Хамиды
Шрифт:
В этой толпе затерялись Руас с Салимом. Они могли выдать себя за факиров, за мастеров-оружейников, за странствующих софистов… Но никто не замечал их среди толпы. Никому не было дела до двух всадников, уверенно держащих путь через город.
Наступил вечер. Тот самый вечер. Вечер, память о котором сохранится в веках. Руас, несмотря на всю свою отстраненность, не мог пропустить этого мига. Они с Салимом спрятали лошадей в заброшенном доме царедворца и смешались с воинами армии.
– Я хочу видеть это своими глазами, Салим…
Слуга кивнул – он понимал молодого господина. Страшно представить, что было бы, если бы подобные события происходили в их собственном, колдовском мире.
Платформа с громадами белых
Воины непобедимой армии шагали со ступени на ступеньку. Рядом с ними шли Руас с Салимом. А рядом с ними шла, задумавшись, она – рок великого Персеполя.
Поднимаясь по широкой белой лестнице в сто ступеней, Тихе чувствовала, как нарастает в ней смешанное с тоской лихое возбуждение, точно перед выходом в священном танце. Она увидела стену восходных гор в отсвете звездного безлунного неба. Словно завеса спала перед ее мысленным взором. Она перенеслась в напоенную золотом солнца и сосен Элладу, услышала журчание и плеск чистых ручьев в обрывистых мшистых ущельях: белые, розовые, бронзовые статуи нагих богинь, богов и героев, дикие четверки вздыбленных, замерших в скульптурах коней, яркие краски фресок и картин в залах, пинакотеках, жилых домах. Прошла босыми ногами по теплой пыли каменистых тропинок, спускающихся к лазурному морю. Кинулась, как в объятия матери в детстве, в волны, несущие к благоуханным пестрым берегам то ласковых нереид, спутниц Тетис, то бешеных коней Посейдона, развевающих пенные гривы в шуме ветра и грохоте валов.
– Тихе, очнись! – ласково притронулся к ее обнаженному плечу диадох Неарх.
Афинянка вернулась на платформу дворцов Персеполя, под сень огромных крылатых быков Ксерксова павильона.
Вздрогнув, она поняла, что простояла здесь несколько минут, пока терпеливый наварх решился напомнить, что все собрались в Стоколонном зале Ксеркса…
Тихе прошла насквозь привратную постройку с четырьмя колоннами и тремя высокими узкими входами, минуя выход направо, к ападане и дворцам Дараявауша. Девушка неторопливо шла по дорожке снаружи стены, к северо-восточной части платформы, где располагались Ксерксовы дворцы и сокровищница. Здесь она не боялась, что на ее чистейший белый наряд попадет копоть от огромных пылающих чаш. Ночь выдалась тихая, клубы черного дыма поднимались вверх и исчезали в черноте небес, и сажа не летела по сторонам. Неарх пошел направо по дорожке из плит сверкающего известняка, через незаконченный четырехколонный павильон на площадке перед тронным залом Ксеркса. Широкий портик с шестнадцатью тонкими колоннами также освещался чашами. Тут горел бараний жир, не дававший ни запаха, ни копоти и употреблявшийся персами для светильников во внутренних помещениях.
Тихе вошла в мягкий полусвет гигантского зала и остановилась у одной из ста колонн, теснившихся в зале, как пальмовые стволы в роще. Западный угол зала, ярко освещенный и уставленный столами, заполняла шумная толпа слуг и музыкантов, из-за которых Тихе не сразу увидела пирующих. Группа девушек-флейтисток расположилась между колоннами. Другие музыканты устроились у крайнего ряда колонн, за которыми виднелись колыхаемые сквозняком тяжелые занавеси на высоких трехстворчатых окнах.
Тихе глубоко вздохнула и, подняв голову, вышла на свет множества лампионов и факелов, прикрепленных к стенам. Приветственные крики и хлопанье в ладони взорвались бурей, когда хмельные сподвижники Искендера увидели ее. Она стояла неподвижно несколько минут, как бы предлагая всем полюбоваться собой, без надменного величия, всегда требующего унижения и умаления другого человека. Тихе предстала перед пирующими с великолепным чувством внутреннего покоя и достоинства, которое дает возможность не бояться
– Она должна была стать царицей! Ее взгляду подчиняются, ее милости желают…
– Нет, Салим, она слишком умна для этого. И слишком верит в то, чему ее научили в далеком детстве.
Руас задумчиво смотрел на девушку. Невысокая, спокойная, может быть, даже чуть насмешливая. Лишь взгляд – да, взгляд выдавал ее.
– Вот, Салим, смотри. Ее слова зажгли страшный гнев в сердце нового правителя бескрайних равнин Персии. А ведь девчонка-то не сказала ничего нового…
– Всегда нужен кто-то, кто откроет тебе глаза на истинное положение вещей…
«Так будет и с тобой, мой принц… Я вижу это… Я и боюсь, и жажду этого… Найдется женщина, которая откроет тебе глаза на истинные ценности мира…»
Лицо Искендера исказил гнев. Тихе права, права во всем! В мире не может быть места столь надменной роскоши, унижающей человека и его разум.
– Возьми! – Он снял факел и подал гетере, сам взял второй.
Тихе отстранилась в почтительном поклоне.
– Не мне первой! Начать приличествует тому, чей божественный разум и сила привели нас сюда!
Искендер повернулся и повел Тихе за руку вдоль стены. Два факела мгновенно подожгли занавеси на окнах, подвески и шнуры, легкие деревянные переплеты для цветов.
Безумие разрушения охватило сподвижников великого македонца. С воплями восторга и боевыми кликами воины хватали факелы и разбегались по дворцам, поджигая все, разбивая лампионы, опрокидывая чаши с горящим жиром и маслом.
Через несколько минут зал Ксеркса, пустая сокровищница и помещения охраны были в огне. Подожгли и ападану, откуда огонь перекинулся (или был перенесен) на жилые дворцы Дария и Ксеркса в юго-западном углу платформы. Оставаться на ней дольше не было возможности. Искендер, не отпуская руки Тихе, сбежал по северной лестнице на городскую площадь. Здесь, окруженный соратниками, он стоял, зачарованно глядя на титаническое пламя, взвивающееся в почерневшее небо. Балки крыш и потолков, простоявшие столетия на сухой жаре, вспыхивали, как облитые горючим маслом. Серебряные листы кровли плавились, низвергаясь ручьями жидкого металла на лестницы и плиты платформы, и, застывая, летели звонкими раскаленными лепешками в пыль городской площади. Пламя ревело и свистело, перекрывая вопли жителей, столпившихся у края площади, боясь приблизиться.
Звездное небо, казалось, потухло. Никто никогда не видел более черной ночи, окружавшей слепящий жар исполинского костра. Люди взирали на пожар с суеверным ужасом, будто не руки Искендера и маленькой афинянки сделали это, а силы подземного мира и ввергнутых туда титанов вырвались на поверхность Геи. Жители города попадали на колени в предчувствии большой беды. И действительно, ни Искендер, ни его военачальники не стали сдерживать воинов, для которых пожар послужил сигналом к грабежу. Толпа ошеломленных горожан стала разбегаться, надеясь спасти имущество от распалившихся македонцев.
С раздирающим уши треском одно за другим стали проваливаться перекрытия, выбрасывая вихрящиеся столбы искр.
В страшном шуме разрушения никто, конечно, не обратил внимания на две фигуры, пробирающиеся к одному из заброшенных домов. Как никто не увидел и двух всадников, бросавших оценивающие взоры на рушащийся Стоколонный зал Ксеркса.
Свиток девятый
Усталые кони вязли в пыли. Пожарище давно осталось позади, но тяжкий смрад умирающего в пламени мира все еще преследовал Руаса. Быть может, думал он, бывший принц ар-Ракс попытался бы остановить пламя, навел бы морок на мстительную Тихе… Но…