Ларец
Шрифт:
– И не вздумай ввечеру гулять по саду! Ох, не знаю, зачем только я тебя отпустила…
– Нижайший поклон княгинюшке от ее покорного слуги… Уж не заставь нас краснеть за твое воспитание, Нелли!
– Не вздумаю, маменька, постараюся, папенька!
– В гостях постись: вот уж воистину, в чужой-то монастырь со своим уставом негоже…
Пора! Нелли испуганно всплеснула руками.
– Ой, рисунки мои! Чуть не забыла!
– Да зачем они тебе? Воротишься – дорисуешь!
– Нет, я хочу к Успенью дорисовать и собак, и натюрморты!
Катя сорвалась, выскочила из кареты и помчалась в дом.
– Ну вот, придумала… Нелли, как-то ты поститься станешь, без куриного бульону, без бараньих котлеток… – Елизавета Федоровна отерла глаза платочком.
– Да полно, дорогая, уж она не малое дитя, – Кирилла Иванович вытащил из кармана табакерку, украшенную портретом бабушки в молодости, размял в пальцах душистую рыжую понюшку. Нелли с болью в сердце поняла вдруг, что увидит родителей, быть может, не скоро.
Катя бежала уже обратно, бережно неся у груди свернутые трубкою листы картона и черный деревянный ящик. По ее довольной мине Нелли сразу поняла, что все удалось: в рисунках лежали шпага и кинжалы, вместо выброшенных накануне в ретирад ванночек с акварелями в ящике покоились пистолеты. Удача, во всем удача!
– Ну, храни тебя Господь, душа моя! – Елизавета Федоровна сжала Нелли в объятиях.
– С Богом! – Кирилла Иванович махнул рукой. – Фавл, трогай!
– Н-но, родимые! – Фавушка тряхнул вожжами.
Старые липы побежали мимо окон, с вынутыми по-летнему стеклами. Вот прилегли в конце аллеи каменные Прет и Акрисий, вот отстала дворовая детвора, с визгом бегущая за каретой, вот дорога изогнулась, огибая пруд. Прощай, милое Сабурово!
– У-фф! – Нелли откинулась на подушки, в полумрак. – Парашка, ты следи, где лучше свернуть-то!
– Да уж слежу, – Параша высунулась в окно.
Катя, тряхнув ненужные листы, вывалила на сиденье зазвеневшие клинки.
– Ай, хороши! Дашь мне этот кинжальчик, ладно?
– Рано делиться, еще вон с кем сладить надо, – Нелли кивнула на козлы.
– Сладим.
– А все ж таки не говори гоп, покуда не перескочишь, – Параша не отрывалась от окна.
– Да ладно вам, – Катя надулась.
– А ты наверное знаешь, что никого в лесниковой сторожке нету теперь?
– Никого, касатка, и до пятницы не будет. – Параша подскочила на сиденьи и принялась молотить кулачком по двери. – Эй!! Фавушка, налево сворачивай после березы, слышь, в лес и налево!
– Чего раскомандовалась-то? – недовольно отозвался Фавушка. – Алёна Кирилловна, нешто впрямь налево?
– Считай, что я и приказала! – со смехом ответила Нелли. Поняв шутку, Параша и Катя тоже захохотали.
– Так ить не по пути! Чего время-то в дороге терять, эдак не пришлось бы в чистом поле ночевать, – заворчал Фавушка.
– Сворачивай, сворачивай!
Лесная дорожка никак не предназначалась
– Стой!!
– Тпр-ру…
На маленькой лужайке, утонувшей в зарослях орешника, стоял новенькой, желтый еще домик в одно окошко, похожий на баньку.
– Снимай сундуки, заноси в дом! Живее!
– Вот чего надумали, сундуки снимать, – Фавушка начал сердиться всерьез. – Вот святой истинный крест, поверну назад, пусть с вами, баловницами, барин разбирается.
– Не повернешь, Фавушка, – произнесла Нелли очень тихо. – Не дослужил ты Оресту, так теперь мне дослужи. Никуда ты не повернешь и все сделаешь, что мне надобно. Мне, а не папеньке с маменькой. Снимай сундуки.
В домишке было ярко и чисто, как внутри яичного желтка. Под ногами хрустели смолистые, свежие стружки.
– Печь топить не вздумайте, угореть можно, – проговорила Параша, склоняясь в сундук. – Не пробовали ее еще.
– Да незачем нам, – Катя быстро скинула на пол сарафан.
Содержимое сундуков, быстро оказавшееся на полу, было тут же разделено надвое. Большую часть составили платья и вещи Нелли, меньшую – детская одежда Ореста.
Никак нельзя было удержаться от смеху, глядя на растерянность Параши, натягивающей узковатое для нее платьице Нелли.
– Господи, ну какая из меня барышня! Поймет вить, по говору поймет!
– Так ты говори поменьше! Да, мол, нет, вот и все. Ну решит, что я дурочка, меньше лезть будет!
– А по-французски начнет? Тогда как?
– Глаза таращи и молчи. Решит, что я лентяйка! Тоже быстро надоест. Не трусь, Парашка, у ней даже портрету моего нет! Главное, письма не забывай слать, зря я их писала, что ли?
– А ну как приписать чего попросит, да при ней?
– Упадешь, пальцы ушибешь! Из всего можно вывернуться, главное, не трусь!
С этими словами Нелли уверенно натянула мужские панталоны. С волосами сладила Катя: не прошло и минуты, как тугая золотистая косица, cкрепленная лиловой пряжкою, ударила Нелли между лопаток.
– Вот тебе на, мальчишкой-то тебе даже лучше! – Катя отступила на шаг, любуясь своей работой. Перед нею стоял тоненький, ладный мальчик, необычайно изящный сложением, с горделивым профилем и надменным подбородком. – То ли коса тебе личит, даже не пойму… Мука-то эта где? Вот, нашла, прикрой лицо платочком-то!
Насыпав на ладонь пригоршню пудры, Катя изо всех сил дунула.
– Ну вот, куафюра готова. На камзол-то не попало? Погоди, с плеча стряхну!
Сама Катя минутою раньше оборотилась мальчиком-лакеем.
– Катька, не годится! – Параша с несчастным лицом поправила туфельку. – Ох, жмет-то…
– Чего не годится?
– Длинновата коса, вот чего. У ней – ниже лопаток, а у тебя ниже пояса. Так не носят.
– Эх, резать жалко!
– Парашка права. Длинно.
– А, ладно! Где ножницы-то?