Largo

Краснов Петр Николаевич

Глоренц выставился вперед.

— Позвольте вам сказать, товарищ, я сам родом из Тифлиса и по-грузински даже говорю свободно, так я утверждаю, что когда в России произойдет революция — весь Кавказ, начиная с Грузии, сделается раз и навсегда Русским! Понимаете меня? Через десять лет на Кавказе разучатся говорить по-грузински, по-армянски, по-татарски и будут знать только Русский язык!

Фигуров авторитетно добавил:

— Когда в России произойдет революция — пробьет последний час существования Турции, ибо находящиеся под турецким игом племена оторвутся от Турции, чтобы присоединиться к революционной России!

Аркашка Долгопольский встал с тахты, подошел к Портосу и, ударяя себя в грудь

кулаками, почти кричал:

— Я вам клянусь, Портос, что через год после настоящей революции в России, батенька, образуется г-р-р-рандиознейшая федерация из всех славянских государств!.. Primo — чехи… Пойдут, как пить дать, с нами! Вопрос решенный… Секундо… Терцио… болгары, сербы, хорваты, словаки, словенцы, румыны… даже, черт возьми… венгры… Да… да… даже венгры… Bсе примкнут к нам! Такая выйдет пан-европа… только держись!..

Портос казался ошеломленным таким дружным натиском. Он раздельно и внятно сказал:

— Остается только пожелать, чтобы настоящая революция поскорее наступила!

— Это уже наше общее дело, — сказал Бреханов.

XXXV

Вдруг, и как это часто бывает в большом мужском обществе, во время общего разговора и споров отклонились от темы и заговорили о декабристах и Герцене.

Фигуров восхвалял Мережковского за его роман.

— Наконец-то Русское общество, — говорил он, — увидит в настоящем свете декабристов и императора Николая I. Я несколько даже удивлен, что цензура пропустила такой роман. Теперь я с нетерпением ожидаю выхода в свет творений Герцена… Вот человек! Вот кому во всех городах надо памятники ставить.

— А вы знаете, кто такое Герцен? — спросил Портос.

— То-есть?

— То-есть, читали-ли и изучали-ли вы его, так сказать, до самого дна его мыслей?

— Я то!.. Хмы!..

— Если изучали, то вы должны были понять, как он далек был от ваших идеальных городов в Америке, где говорят на эсперанто, от кооперативных лавочек, где сидельцы читают Чернышевского и Добролюбова, от мира всего мира.

— Вы так говорите, — сказал Бреханов, — точно вы больше нас знаете о великом революционере.

— Пожалуй, что и больше вас.

— Интересно послушать, — сказал Маев.

— Фигура вашего великого революционера весьма зловещая, — начал Портос.

— Хмы, — хмыкнул Фигуров.

— По крови полуеврей, мать его была дочерью еврея-трактирщика в Германии, стала наложницею архимиллионера сенатора Яковлева, а Яковлев в дальнем родстве с Романовыми.

— Императорская кровь, — прищелкнул пальцами Маев, — вот откуда размах-то!

— В Герцене, — спокойно продолжал Портос, — проявились черты еврея-трактирщика и ростовщика, и русского, скорее даже московского, дикого барина-самодура и строптивца.

— Сказали, товарищ! — вставил Фигуров, но Портос не смутился и говорил громко и с силою:

— Еврейская егозливость, вздорная страстность, слезливая обидчивость и… барская строптивость. Еврейская жадность к земным благам, цеплянье за деньги, неразборчивость в средствах для достижения цели и русское барское самомнение и самовлюбленность.

— Нарисовали, — сказал Бреханов. — "С кого они портреты пишут?"

— Герцен всегда окружен отчаянными проходимцами. Он знает, что они проходимцы и жулики, но не может без них. Еврейская кровь! А барство толкало его в другую сторону: — нужна свита, «окружение» из льстецов и паразитов, чтобы фигурировать перед ними. Это Герцен и создал в России, да и заграницей, культ декабристов.

— Но, позвольте, — сказал Бреханов, — а "Русские женщины" Некрасова?

— Поэтическая вольность… Какой же подвиг в том, что жены поехали за мужьями в Сибирь? Это их долг. Да и так ли им уже плохо жилось там? Они — аристократки

из Петербурга. Губернаторы и капитан-исправники ухаживали за ними… Сибирь?.. Вы все более или менее знаете, что такое Сибирь. Так ли уж плохо в ней живется? И солнышко светит… А еда-то какая!.. И письма имели, и журналы получали. Если подвиг в том, чтобы от Петербургской конфетки отказаться, так что же настоящий-то подвиг!.. Когда Николай I умер и весть о том дошла до Лондона — Герцен предался буйному ликованью, чуть не пустился в пляс от радости. Устроил банкет, созвал друзей и на банкете купались в шампанском. Буржуй еврейской крови!.. А когда та же весть о смерти государя дошла до Полунина в Сибирь, этот чисто русский декабрист разрыдался и стал твердить: — "умер великий государь! Какое горе для Poccии!" Вот вам два мировоззрения тех же декабристов!

— Это уже зоологическими понятиями пахнет, — сказал Маев.

— Герцен… Герцен носился с мыслью использовать староверов для свержения Самодержавия, виделся с ними в Лондоне и пытался через них сманить в революцию казачество! И это в дни Крымской войны!!.. Герцен и его кружок возлагали особые надежды на некрасовцев, сговаривались с поляками об организации помощи союзникам, о посылке отрядов казачьей кавалерии для операции в Крыму! В Константинополе в 1853–1854 годах существовало даже вербовочное бюро, которым заведывали польские агенты. Навербовать удалось несколько десятков разношерстных проходимцев. Волонтеры брали деньги на обмундирование, пропивали их, скандаля в трущобах, и исчезали. Герцен и его кружок брали деньги от британского и французского правительств, o6ещая вызвать в России во время Крымской войны революционное движение — восстание на Волге и Дону. Все средства хороши! Предательство… подкуп… Нет, какие уже тут хрустальные дворцы, где всем равное место под солнышком!

— Откуда вы черпаете такие сведения? — спросил Фигуров.

— Читаю, товарищ, не одного Карла Маркса и не одни брошюры, составленные, чтобы забивать паморки простому народу, но и самого Герцена проштудировал насквозь. И не только "Былое и Думы"… Культ декабристов!.. Ну хорошо… А удайся он?.. Не разгроми его на Сенатской площади Император Николай I, перекинься он в армию, в народ, что же было бы тогда? Залив столицу кровью, декабристы овладели бы аппаратом власти. Они — правительство!.. Надолго-ли? Единственная их опора — армия, — но армии уже нет, — говорю вам, как специалист, ибо армия, нарушившая присягу, убившая Государя и перебившая своих офицеров — уже не армия. Высокие идейные программные цели декабристов ей чужды. Парламентский строй Николаевскому солдату непонятен. Они и конституцию принимали за жену Константина Павловича. Федерация, вольности, реформы — мертвые слова для темной массы. Ей понятно одно. Закона больше нет. Нет наказания. Есть: — наша воля… Так почему же солдаты, изменившие императору Николаю I, должны повиноваться и быть верными каким-то Пестелю, Рылееву, Муравьевым и так далее? Все это: — "баре! Князья да грахвы, полковники, да енаралы. А мы их на своем хребте опять вези! Не жалам! Пущай Хведор Кирпатый заседает! Сажай Кирюшку! Ен человек верный. А енералов по боку… Не желам"… Ну и сядет Кирпатый, а не декабристы.

— Беды от того большой не вижу, — сказал Долгопольский. — Кирпатый и есть народ.

— Вот это мне и страшно, товарищ, — понижая голос и поеживаясь всем телом, проговорил Портос. — И, когда думаю о революции, — содрогаюсь. Ибо боюсь, что революция-то эта будет сопровождаться зверскими расправами темной массы с интеллигенцией. "А! воротничек, сукин сын, носишь!?.. Руки без мозолей — бей буржуя!..".

Бреханов рукою остановил Портоса и с тихой и благостной, елейной улыбкой на бородатом лице спросил его: