Ларисса. Призраки прошлого
Шрифт:
– Отличная идея! Поступлю в твое полное распоряжение, если кастинг не помешает.
– Прилечу в любом случае, если не днем, так ночью будешь полностью мой. Смотри не шали!
– С нетерпением буду ждать, любимая. А как ты поживаешь, Нади?
– В обычном ритме. Днем репетиции, вечером спектакли.
– Поклонники с букетами цветов одолевают?
– Хотелось бы, чтобы почаще. Все мысли о тебе, любимый. Из-за твоего молчания вся извелась. Больше так не делай!
– Извини, так получилось. О моей поездке в Прагу кому-нибудь говорила?
– Ни с кем о тебе не
– Молодец!
– Мне позвонить твоей маме или ты все-таки найдешь время?
– Сам позвоню.
– Она у тебя славная, а ты не уделяешь ей внимания. Жаловалась она на здоровье, приболела.
– Сейчас же позвоню. Раз у тебя все в порядке и никакие странные события не происходили…
– Странные? Прицепилась в Фейсбуке ко мне сумасшедшая, шлет дивные послания.
– Кто она? – Внутри у Григория все сжалось в предчувствии того, что он услышит.
– Ларисса! Имя с двумя «с». Ой! Извини, перерыв закончился, возвращаюсь на репетицию.
– Что она пишет?
– Потом! Сейчас надо бежать. Целую! Цём-цём! – Раздались гудки отбоя.
«Значит, Ларисса не дает проходу не только мне, но и Нади. Что ей надо?»
Григорий набрал маму. Гудки все звучали, но ответа не было, и он забеспокоился. Обычно мама сразу отвечала, говорила: «Я как чувствовала, что ты позвонишь, везде с собой телефон ношу, жду».
Когда Григорий уже собирался отключиться, мама ответила. У нее был непривычно слабый, болезненный голос, одышка мешала говорить.
– Что с тобой, маман? – наигранно оптимистичным тоном спросил Григорий. – От Нади узнал, что ты жаловалась на самочувствие.
– Не знаю. Недомогание, плохо мне, сил нет. Ночью тяжело дышать.
– К врачу обращалась?
– Еще нет, думаю, пройдет. Перемена погоды действует или магнитная буря.
– Бегом к врачу! Ты мне нужна здоровая и веселая.
– Как ты сам? Все хорошо? Где находишься?
– Я в Праге, по работе. Когда вернусь, сразу навещу тебя. А ты не затягивай, сходи к врачу.
– Ой! Ты за границей, оттуда дорого звонить. Не беспокойся, сынок, все сделаю, как надо. Ты не задерживайся, приезжай. Я тебя люблю и с нетерпением жду!
– Хотел тебя спросить: ты кому-нибудь говорила, что я еду в Прагу?
– Никому об этом не говорила.
– Даже Соне?
– Даже ей. Когда она расспрашивает о тебе, я говорю, что у тебя все хорошо, и перевожу разговор на другую тему.
– Молодец, маман, так и продолжай! Ты мне нужна здоровая и бодрая! До встречи!
Григорий вспомнил свой последний приезд к маме, полгода тому назад, и с удивлением отметил, что мама и тогда имела вид болезненный. Озабоченный своими делами, он этому не придал особого значения. Она никогда не жаловалась на здоровье, хотя в шестидесятитрехлетнем возрасте у нее скопилось достаточно болячек. Он испытал жгучий стыд из-за того, что не навестил перед отъездом маму, ведь мог и к врачу ее свозить.
Его мысли вернулись к Лариссе.
«Кто ты? Что тебе от меня нужно? Мама сказала, что никому не говорила о моей поездке, хотя, может, случайно обмолвилась Соне,
На площадку вышла вчерашняя блондинка в легком открытом платье и, вновь не удостоив его вниманием, села за столик и закурила сигарету. Ее туманный взор блуждал по крышам. Глядя на нее, Григорий почувствовал, как его охватывает раздражение.
«Ведет себя словно царица. А судя по всему, не жена, а содержанка седого, с которым завтракала в ресторане. Наверное, лелеет надежду вырвать его из семьи и женить на себе».
Примеряя блондинку на роль Лариссы, Григорий еще раз окинул ее внимательным взглядом и вернулся в свой номер.
«Тот, кто пишет мне сообщения, и тот, кто следит, – разные люди, – размышлял он на ходу. – Не исключено, что Лариссы нет в Праге, ей шлют отчеты о том, чем я занимался целый день, затем она пишет мне. Это объясняет, почему Ларисса пишет только утром, но остается непонятным, зачем она тратит уйму денег на все это. Чего от нее ожидать в дальнейшем? Не может все это закончиться одними лишь сообщениями».
Григорий почувствовал, как холодок пробежал по спине. Неизвестная опасность вдвойне страшна!
Не спеша переодевшись, он спустился в ресторан на завтрак. Блондинка уже сидела за столиком, в том же платье, в каком была на крыше, и вяло ковырялась вилкой в тарелке. Вчерашнего спутника с ней не было.
«Он разоспался или уехал? Впрочем, мне это безразлично».
После завтрака Григорий отправился в Старе Место, на другой берег Влтавы. Он пошел через знаменитый Карлов мост, как ему посоветовала вчера Пенка. Пройдя под аркой Малостранских башен, он вышел на каменный мост, опирающийся на мощные быки. На этом пешеходном мосту людей было много.
Сначала Григорий еще пытался неожиданно оглянуться, чтобы выявить, кто за ним следит, но вскоре осознал бесполезность этих попыток. Многочисленные группы туристов, в основном китайских, слушали пояснения экскурсоводов на разных языках. На протяжении всего моста на парапетах были установлены почерневшие от времени статуи: фигуры святых, сценки их жизни и даже турок, стерегущий пленников.
Здесь была вотчина уличных художников, музыкантов, торговцев сувенирами и разными поделками. Со всех сторон звучала музыка, многонациональная речь. Это напомнило Григорию Андреевский спуск в День Киева, только праздник тут продолжался изо дня в день, с утра и до позднего вечера, вне зависимости от дня недели и погоды.
Григорий, любопытствуя, остановился у металлической решетки с потемневшей медной пластиной, на которой был изображен популярный в Чехии святой Ян Непомуцкий. Святой пострадал, не выдав тайну исповеди королевы ее супругу, королю Вацлаву. За молчание он был зашит в мешок и сброшен в глубокие воды Влтавы. Позолоченные звезды на решетке символизировали те пять звезд, которые загорелись в водах, принявших святого.
«Видимо, у короля имелись веские причины интересоваться исповедью супруги, а у духовника королевы, Яна Непомуцкого, не менее веские причины о ней не рассказывать, чтобы не подвести ее».