Ларочка
Шрифт:
Главного Галина Агеевна добилась – открыла приятелям Аристарха глаза на эту бабу-танк. Наличие «не остывшего еще тела» заставляло к предупреждениям отнестись всерьез.
Она опасна!
Собственно, и действительно опасна, угробила ведь мужика.
Она пойдет по трупам!
Пожалуй, что и пойдет.
Словно пелена упала с глаз, как выразился тот самый Сергей Иванович.
Он мыслил притчами, и к данной истории у него нашлась подходящая:
«Ехали мы как-то по Средней Азии, вдруг перед нами – ота ра. Медленно стали пересекать. Вдруг один из наших говорит: давай одну овцу тихо втащим в салон, потом шашлык-плов сделаем. Втащили. Первую, что попалась. Оказалась – овчарка! Перекусала всех».
Одним словом, решено было Ларису не втаскивать в салон, раз вовремя разглядели, какие у нее зубищи.
И никакого не имело значения то, что умер Аристарх как раз при жене, а не при «овчарке».
Галина Агеевна не нацеливалась в Думу. Ей хватало того, что завещание народного художника было написано в ее пользу.
23
Все, что ни делает Бог, Он делает к лучшему. Отец Александр двадцатью разными способами доводил до сведения Ларисы эту широко известную мысль, добиваясь того, чтобы она душевно приняла ее. Лариса кивала. Переворачивала вишни в вазочке с вареньем, грела пальцы другой руки о чашку с успокоительно ароматным чаем.
Отец Александр брал в крепкую руку сушку и с тихим хрустом разламывал на четыре части, как бы сокрушая таким образом очередную горесть гостьи.
Лариса была тиха и покорна.
Как хорошо, что догадалась прийти сюда. От отца Александра исходило именно то, что было ей необходимо сейчас. Умственно трезвый и подлинно добрый, как все настоящие священники, человек. Ларисе было стыдно за свое прежнее к нему отношение, за то невольное кокетство, что фонтанировало из нее при прежних встречах. Она видела в отце Александре прежде всего большого, импозантного мужчину, а потом уж священника. Нет, ни до каких, даже микроскопических, пошлостей не дошло, никаких двусмысленных шуточек, но про себя-то она что-то воображала, самоуверенная мерзавка! Перед собой же стыдно. Бабское, слишком бабское свойственно ей было всегда, и втаскивалось вслед за ней следом сюда, в святое место!
Да, да, кивала она, политика грязное дело, что бы ни говорили люди, занимающиеся политикой. Надо радоваться, что ее отвело от этой помойки. Попавшие в это болото погибают навсегда. Ей, Ларисе, повезло. Жест судьбы полностью понятен, она манипулирует своим жезлом, как регулировщик на берлинском перекрестке в сорок пятом. Да, да я слишком долго не слушала нашептывания судьбы, подошла в своем ослеплении слишком близко к пропасти, поэтому судьбе пришлось буквально хватать за плечо, применяя спасительную грубость. Все так, все так. Но как смирить эту морозящую ненависть к поддельной невротичке Гале? Для чего судьбе понадобилось облекаться именно в эту отвратительную одежку, почему операцию на ее биографии решено было делать именно этим скальпелем?!
Тот, кто посылает весть, выбирает и гонца, отвечал отец Александр.
Лариса припомнила давнишнее выражение бабушки Виктории, сказанное по какому-то забытому поводу: только сука может покусать суку! Только Галя могла столкнуть Ларису, ни одному мужику это было не под силу.
Отец Александр мягко улыбнулся. Он не собирался спорить по пустякам. Это всего лишь грубоватое народное наблюдение, Божий промысел же осуществляется при любых комментариях свидетелей его действия.
Что есть схватка сук на фоне движения судеб?!
– Я, наверно, вас задерживаю? – несколько раз спрашивала Лариса, потому что отняла конечно же уйму времени, но отец Александр успокаивал ее, мол, у него всегда хватит времени, чтобы помочь человеку.
Уходила практически умиротворенная, потратила кучу денег на самые толстые свечи, искренне крестилась и старательно поправляла сползающий платок.
Медленно шла вдоль церковной ограды, глядя только себе под ноги. Рассеянный снегопад населял воздух вокруг, оказывая какое-то смягчающее действие на все еще чуть воспаленные чувства Лары. И даже на звуки, издаваемые городом.
Рядом затормозила машина, аккуратно, почти что застенчиво, что очень контрастировало с ее сияющим, самодовольным обликом. Лариса удивленно остановилась, на секунду мелькнула смешная мысль, что этот «мерседес» ведет себя так робко, потому что явился на исповедь. Перед Богом все равны.
Из дорогого кожаного нутра выгрузился соответственно одетый человек.
Сергей Иванович!
Он не сразу увидел Ларису, а когда увидел, нахмурился. Ему была неприятна эта встреча. Ему было неприятно, оттого что ему не удастся пройти в церковь, минуя эту живую статую горького укора.
Сергей Иванович испытывал сложные чувства. Ему было неловко, как всякому мужчине, который соблазнил женщину и бросил, пусть хотя бы только в политическом отношении.
Он к тому же помнил, что был активистом среди внезапно взбрыкнувших, среди тех, кто активно настаивал на прекращении Ларисиной карьеры: «Баба-танк», «она еще всем покажет!», «неуправляемая», «человек-скандал», «железная Лара». Как-то все сразу заволновались, что могут оказаться под влиянием ее характера, если ей удастся просочиться достаточно высоко.
«Вы хотите повторить судьбу Аристарха?!»
Да, Галина Агеевна ударила в десятку.
Перепугала всех, разом и сильно.
Она потребовала, чтобы «этой аферистки» ни в коем случае не было на прощании и поминках. «Она превратит все в позорный балаган». Никто не хотел позорного балагана на поминках. Галина Агеевна стращала: «Если она явится, я за себя не отвечаю!»
Теперь-то было понятно: боялись одной бой-бабы, попали под каблук другой. Нервная Галя устроила из поминок что-то отвратное.
Оскорбленная Лариса даже не попыталась проникнуть на церемонию.
Теперь вот перед нею неловко.
И зачем было сегодня ехать в церковь?! Вот так всегда, только тронешься в сторону Бога, как тебя хвать за совесть и пытать.
Сергей Иванович, вздыхая, подошел ко все еще неподвижной Ларисе. Надо было что-то говорить.
– Понимаешь, она как с цепи сорвалась. И многие струхнули. Я как мог пытался смягчить… – Сергей Иванович верил в этот момент в то, что говорил, – но это как снежный ком. Раз уж покатился… – Сергей Иванович несколько раз тяжело вздохнул, ему было жарко в дубленке.