Ларочка
Шрифт:
Лариса смотрела на него холодно и спокойно. Она продолжала оставаться просветленной и примиренной с судьбой. Она сказала:
– Но теперь-то вы понимаете, что все это ерунда, вспышка психопатки?
Сергей Иванович глубоко кивнул.
– Что же теперь мешает все вернуть обратно?! Документы готовы, вам достаточно сделать несколько звонков.
Душевное равновесие было не поколеблено, работала лишь голова, инстинктивное движение извилин. Политика – грязь, это оставалось ясным. Речь
Сергей Иванович сделал скорбное лицо.
– Вы хотите сказать, что поезд ушел?
Он кивнул и вздохнул.
– Но ведь еще целых полтора дня до… Я бы успела зарегистрироваться и все что надо подписать, – уже немного вспыхивая, начала Лариса.
– Другие люди. Понимаешь, пришел другой человек, с ним не договоришься. По крайней мере, мне с ним не договориться.
– Кто же меняет чиновников в такой момент?
– Почечная колика. На место Самвела Арамовича сел зам.
Лариса дернула щекой:
– Поезд еще не ушел, а вы уже перепродали мой билет.
– Лариса… Правда, глушняк, я бы со всей душой, но с Шамариным мы даже не здороваемся. Он мне противен.
Она сделала стойку:
– Шамарин? Какой Шамарин?
Сергей Иванович рассказал.
– Ты его знаешь?
Лариса кивнула:
– Знаю. Мне он тоже противен.
– Ну, вот видишь!
Снег вдруг повалил густо-густо.
– Сергей Иванович, вы меня подвезете, где я тут машину поймаю?
Он сделал неуверенный жест, мол, я же в церковь собирался. Лариса не дала ему даже рта раскрыть:
– Поверьте, к Богу вы всегда успеете, а у меня всего полтора дня осталось. И потом, это ведь из-за вас все так затянулось.
Человеку, который решил заняться спасением души, всегда трудно возражать человеку, у которого срочное дело. Как-то неловко, в самом деле, Бог-то ведь действительно никуда не денется. К тому же вспомнилось безобразное поведение Галины Агеевны во время тех же поминок: обвиняя Ларису в том, что она может устроить бесчинство, она сама…
– Ладно, поехали.
В голове у Ларисы уже созрел рисунок маршрута. Сначала – к Бабичу: все бумажки у него. В те времена пробки еще не стали подлинным бедствием. К тому же шофер Сергея Ивановича был несомненным артистом своего дела, так что до Палихи долетели пулей.
– Ну, я свободен, Ларисочка? – Сергей Иванович был единственный, кто называл ее именно так.
– Вы же знаете, что я не люблю, когда меня так зовут.
Он вздохнул:
– Ну, вот я все время перед тобой виноват.
Конечно, можно было бы заставить его сидеть тут и ждать, пока она поднимется за своим нукером, но это уже попахивает перебором. Он уже отработал большую часть своего предательства, нагибать дальше вредно, можно перегнуть. Но и отпускать просто так…
– Можете ехать, дальше я сама знаю, что мне делать.
Сергей Иванович выдохнул с облегчением.
– Только от вас – один звонок. Пажитнюку. Какая подходящая фамилия для агрария, правда?
– Да, но…
– Вы ведь не успели дать полный обратный ход с «Братьями и сестрами».
– Специально, конечно, нет, только у него я думаю все сверстано, они уже собирались.
– А вы позвоните и подверстайте. Техническая неувязочка, мол. Обо мне он слышал и одобрял, я знаю. Чего вы так дышите?
– Понимаешь, Ларисочка, ой, извини…
– Да черт с ним.
– Он ведь старинный друг Аристарха, ему будет трудно… откажется, его и за неделю не уломать. А время же… И Галину Агеевну он знает. Свидетелем был на свадьбе. – Схема получалась отвратительная. Сергей Иванович осторожно погладил Лару по плечу: – Да брось ты это. Что за гонка, не последние выборы, будут еще…
– Я для него как красная тряпка, для Пажитнюка?
– Вроде того.
– Убираем красную тряпку. Без баб!
– Что?
– Первым пойдет Михаил Михайлович.
– Какой? Ах, этот, твой?
– Да. Он формально у нас почпред, по документам проведен. Пажитнюк его знает?
– Черт его знает!
– Так вот вы и позвоните. Меня, мол, отодвинули, наказали, с кашей съели.
Сергей Иванович набычился, слишком много крутых виражей за последние деньки, ему не нравился такой несолидный стиль.
– Ладно, доеду – обмозгую.
– Нет, нет, вот у вас тут телефончик стоит, снимайте трубочку, снимайте. Ну, что вы, Сергей Иванович, один разговор, последний. Остальное я сама.
Когда она входила в квартиру Бабича, то даже что-то напевала: частичка черта в нас живет в суровый час. Открыл дверь Никита Семенович, отец Бабича, директор мясокомбината. Ларису он обожал и, хотя все знал об отношениях своего сына с «царицей», как он ее называл, при всякой встрече полушутливо предлагал ей бросить этого «мозгляка» и «махнуть в Дагомыс».
– О, мой колбасный король! – на автомате пела Лариса, давая возможность мусолить левую руку толстым губам директора, а сама параллельно командовала своему помощнику немедленный сбор-поход.
– Как уже?! И даже буженинки свеженькой с нами не разрежете?!
– Никита Семенович, дело государственной важности! Бабич, иди лови машину.
– Но тогда хотя бы сухим пайком. Вот, это подарочный комплект, называется «Двенадцать месяцев».
– Что за название, колбаса столько не хранится! Бабич, я уже спускаюсь, соглашайся, сколько бы ни просили!