Ларочка
Шрифт:
Из-за плеча Шамарина выглянуло красивое и обескураженное лицо ведущей дамы, она замедленно водила шишаком микрофона в районе губ, как распухшим тюбиком помады.
Только не останавливаться, не терять инициативы!
Лариса наклонилась к непреднамеренно протянутому ей микрофону и объявила, что Гольяновский мясокомбинат считает своим долгом присоединиться и так далее. Мол, пища духовная – это хорошо, но без «кусочека колбаски» (цитата из тогдашнего шлягера) тоже не уйдешь по жизни слишком далеко. И еще немного бреда в том же духе.
Шамарин гостью узнал, но никак себя не проявлял. Ведущая тоже не знала, как себя вести, и, не получая никаких сигналов от юбиляра, не могла решить, пора ли ей вмешаться. Наконец, очнувшись, судорожно дернула конечностью, лишив авантюристку микрофона. Но было поздно.
Лариса наклонилась к плечу юбиляра, всучила чахлые гвоздики от Лиона Ивановича, приобняла освободившейся рукой и прошептала на ухо: не только Гольяновский мясокомбинат, но и мощное народно-патриотическое движение «Братья и сестры» участвует в этом приветствии и ждет, что соответствующая официальная помощь будет ему оказана. И не стоит даже начинать песню про то, что уже поздно, выходные…
Прошипев всю эту неотразимую информацию в волосатое ухо, Лариса впилась сильным товарищеским поцелуем в губу Шамарина, как раз в том месте, где у него находился «сигарный окурок». Впилась страстно, искренне, так надобно целовать чудо-юдо, чтобы оно превратилось в Финиста – Ясного сокола. И ушла за кулисы.
В конце был, само собой, банкет.
Их усадили с Бабичем довольно далеко от юбиляра, но таким образом, что ей было удобно сверлить его взглядом. Шамарин делал вид, что не смотрит в ее сторону, и это было понятно, рядом вились какие-то другие дамы, желающие, видимо, также припасть к его бородавкам. Его придется перехватить еще раз – надо назначить час официального свидания.
Юбиляр, видимо понимая, что чего-то подобного не избежать, взял инициативу на себя. В тот момент, когда тот конец стола, где сидели Лариса с Бабичем, подразгрузился – ушли на воздух курильщики, – сам подошел к ним с бокалом красного вина. Сел напротив. Было видно, что он чувствует себя превосходно. Неожиданность Ларисиного появления полностью переварена.
– Так чего ты там хочешь?
Она повторила. Он кивнул:
– Да, правда, я теперь работаю и по субботам.
– Я не сомневалась.
– Но, в принципе, это будет должностное преступление.
– Ну, хватит.
Он вдумчиво отхлебнул из своего фужера:
– Нет, не хватит.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что одного страстного поцелуя за такую услугу мало.
Лариса помедлила всего одну секунду. Она-то думала, что хватит. Что можно будет ограничиться маленьким сексуальным подвигом на публике. Но отступать было нельзя. Преодолела судорогу в горле:
– Ну и?..
Шамарин опять отхлебнул и отвратительно усмехнулся. Лариса почувствовала, что Бабич оторвался от жюльена и смотрит искоса в ее сторону. Но снявши голову…
– Ну, говори, юбиляр.
– Вон за той дверью начинается коридор. По правой стороне кабинет. Номер четыре.
– А…
– А твоего мальчика я завтра жду к девяти. – Шамарин внимательно посмотрел на сидящего все в той же позе, ударенного молнией ужасного понимания Бабича.
Лариса поняла смысл этого взгляда, но ей было не до этого, она вела торопливые вычисления в голове. Девять – хватает времени отвезти и на подпись шефу, и к Пажитнюку… и все окончательно оформить.
Она решительно встала. И даже попыталась юмором снять напряжение:
– Ты сам этого хотел.
Шамарин улыбнулся:
– Не спеши. Минут через десять.
Это были нелегкие десять минут. Они с Бабичем друг на друга не смотрели. Чтобы еще и не молчать в такой ситуации, Лариса медленно повторяла ему план его завтрашних действий. Старалась, чтобы речь звучала спокойно, даже обыденно. Дело есть дело, и нечего сюда подмешивать что-то другое. Хотя жаль, конечно, что Бабич не курит. Он бы только сейчас вернулся с другими гостями из курилки, и ничего ему не надо было бы объяснять. Впрочем, эта бородавчатая тварь специально подползла, когда парнишка был рядом. Не может отказать, так хочет наказать!
Поглубже втоптать.
Она в третий раз прокрутила пластинку с инструкциями.
Бабич глухо сказал:
– Десять минут прошло.
Лариса встала посмотрела в сторону Шамарина. Он взглядом с ней не встретился, но ей было понятно, что он в курсе – она уже готова. Теперь, главное, не глянуть в собачьи глаза Бабича. Вообще, кто бы мог подумать, что он возымеет такие права на ее самоощущение. Радовался бы, что вообще допущен…
Взгляды их все-таки встретились.
Он смотрел еще несчастнее, чем она могла представить. Больная, брошенная, голодная собака.
– Мне тебя подождать?
Лариса резко развернулась и резко пошла в сторону от стола. Тихо шептала про себя «скотина». На Бабича она была сейчас более зла, чем на Шамарина.
Четвертый кабинет не был специально подготовленным будуаром, как ей представлялось. Канцелярский стол, кресло на винте, два стула у стены, карта СССР, шкаф с картонными папками. Конечно, какой-нибудь разврат можно развернуть на любой территории, но все же хотелось бы… а… понятно, юбиляр принимал решение в состоянии цейтнота.
Лариса села в кресло. Огляделась. Ключ в двери есть. Ну, хоть что-то.
Прислушалась.
Пока никаких шагов по коридору.
Вдруг по телу пробежала сильная нервная искра и разразилась сильным смешком. Она вспомнила гродненское общежитие. Сиди и жди. Отдалась – так отдалась. Повторная потеря девственности. Впервые она сойдется с мужчиной без малейшего и мимолетнейшего влечения. Исключительно по делу! По важнейшему, для очень многих людей важному делу. Сколько она сможет сделать полезного, когда и если… Если бы сейчас здесь на стене висел портрет Ленина, он бы имел полнейшее право крикнуть ей – политическая проститутка! Эта мысль не уязвила ее, а как бы пихнула в бок веселым локтем. Чего, мол, сидишь, еще дел пять полных куч.