Ларс фон Триер. Интервью: Беседы со Стигом Бьоркманом
Шрифт:
В «Эпидемии» та же атмосфера, хотя общий тон несколько легче, чем в «Преступном элементе». Но это самый сложный фильм из всех, что я делал. Оказалось,
что делать все самостоятельно — тяжкий труд. С меня и Нильса семь потов сошло, пока мы возились с техникой. Мы таскали тележки с камерами и осветительные лампы, перезаряжали пленку, одновременно записывая звук.
Ты научился всему этому в киноинституте — снимать, записывать звук и так далее?
Всему этому я научился, снимая свои любительские ленты. Но все сцены для «фильма
Как ты познакомился с ним?
Он выступал у нас в киноинституте приглашенным лектором, рассказывал о Дрейере и показывал фильмы. Его черно-белые съемки выглядели невероятно красиво.
Самый первый эпизод «фильма в фильме», где главный герой, врач-идеалист Месмер, которого ты играешь сам, ходит по подвалу и беседует с другими врачами, снят просто виртуозно. Это длинная непрерывная сцена, которая длится минут семь-восемь и имеет весьма сложную сценографию.
Да, тут мы пытались снимать, как в «Гертруде» Дрейера. Мы снимали старой изношенной тридцатипятимиллиметровой камерой. Но эта сцена интересна и с точки зрения содержания. В ней речь идет о бюрократии и политике в обществе будущего. Моей маме очень понравилось, что я пустился в политические рассуждения. В этой сцене прежде всего обсуждается будущий состав правительства, после того как распространение эпидемии достигнет определенного масштаба. В этом случае правительство должно состоять из врачей, осталось только решить, кто из врачей будет
возглавлять различные департаменты. Министерство культуры, конечно же, будет упразднено! А Месмеру предлагают пост министра без портфеля, но только в случае, если он откажется от своей затеи остановить эпидемию.
Роль Месмера в этой истории довольно ироническая: он врач-идеалист, пытающийся излечить болезнь, хотя на самом деле он же и переносит инфекцию, распространяя ее далее по стране.
Да, это классический сюжет, немного напоминающий «Бал вампиров» Романа Полански, где герой тоже распространяет заразу.
Вернемся к внешнему сюжету, где действуете вы с Нильсом Вёрселем и ваши жены, — какая часть его была написана заранее, а что вы импровизировали на месте?
Сами ситуации не были импровизацией, но большая часть диалогов произносилась спонтанно.
Взять, к примеру, сцену с Удо Киром, где он рассказывает, как родился во время бомбежки Кёльна, о своей матери и ее смерти. Кое-что основано на реальных фактах его жизни, но многое привнесено из чужих рассказов, а кое-что полностью выдумано мною и Нильсом. То есть сцена снята по сценарию.
Очень интересно было потом читать, как именно эта сцена была оценена критиками. Рецензенты вроде Мор-тена Пииля из газеты «Информасьон», которому фильм жутко не понравился, возмущались тем, как насмешливо и цинично господа фон Триер и Вёрсель обошлись с Удо Киром и его трогательным, берущим за душу рассказом.
Так что это была чисто игровая сцена, которую мы написали для актера. И снималась она вовсе не в Кёльне, как утверждается в фильме, а в моей квартире в Копенгагене. В следующей сцене мы снимаем Удо Кира на фоне озера в парке, где он рассказывает
В этой истории был еще один забавный момент. На раннем этапе, до начала съемок, мы спросили «Дан-маркс радио», не хотят ли они закупить фильм для показа по телевидению. Они ответили, что заинтересованы и даже готовы закупить фильм, не посмотрев его. Но я счел это несправедливым, так что мы вернулись к этому разговору, когда фильм был готов. Экспертная комиссия, состоящая из пяти человек, посмотрела «Эпидемию», — в эту группу входил, среди прочих, Мортен Пииль. После просмотра они заявили, что никогда еще не были столь единодушны в своей оценке: «Эпидемия» — худший фильм, который они когда-либо видели. По их мнению, он совершенно непонятен и лишен смысла и к тому же технически настолько плохо сделан, что показ его по телевидению невозможен.
Это была очень интересная оценка, но еще интереснее, что Мортен Пииль посмотрел фильм дважды и оба раза воспринял его негативно и язвительно. Многих наш проект вывел из равновесия,v что заставило меня задуматься. В редакции «Информасьон», которая считается интеллектуальной и радикальной газетой, особенно настороженно отнеслись к моим ранним фильмам. Только после выхода «Королевства» и «Рассекая волны» их мнение на мой счет изменилось.
Кажется, датская пресса точила на тебя зуб, когда «Эпидемия» еще снималась. Фильм был секретным проектом, и ты отказывался давать журналистам какую-либо информацию о нем.
Ну, даже не знаю... Перед тем я был в Лондоне и столкнулся с понятием «закрытая система». Так что мы решили провести съемки за закрытыми дверями, что было нетрудно, принимая во внимание, что действие в основном происходит в квартире Нильса Вёрселя.
Но факс нарушал нашу непроницаемость, то есть мы от имени своей продюсерской компании «Элемент-фильм» постоянно рассылали пресс-релизы по факсу. Они звучали так: «Компания „Элемент-фильм" консолидировалась». Мы не совсем понимали, что значит это слово, но газеты купились и опубликовали это как новость. Получилось чертовски смешно. Но главное, эта история породила определенное количество домыслов в прессе по поводу нашего проекта, того же разряда, что ранее высказывались в адрес «Преступного элемента». И хотя фильм был отобран на конкурс Каннского фестиваля — первый датский фильм за долгие годы, — к нему все равно относились очень недоверчиво.
«Эпидемия» тоже попала в Канны. Там ее показали вне конкурса. Датские журналисты не скрывали своего злорадства. Они восприняли это как фиаско.
Ты чувствовал на себе действие классического «закона Янте» ? Ощутил на себе действие старой доброй зависти? Дескать, не возомни, что ты что-то из себя представляешь...
Не знаю... По-моему, хорошо, что я не приехал в Канны, когда там показывали «Рассекая волны». На сей раз пресса была куда более добродушно настроена. Пожалуй, лучшее, что я могу сделать, — это вообще никак не светиться на публике в связи с премьерами своих фильмов.