Ласковые имена
Шрифт:
Если ничего не поможет, она рассчитывала поехать домой. Ей нужны были своя спальня и запахи своей кухни.
Но она об этом мечтала только, пока не начались серьезные боли. После лечения радием и неудачи с применением новых лекарств желание возвращаться домой ослабло. Она прежде не испытывала болей и не сознавала, как они могут целиком овладеть ею. Однажды ночью, вскоре после того, как ее стали лечить радием, она потеряла таблетку – она упала с тумбочки – и обнаружила, что звонок испортился. Она не могла позвать сестру, оставалось только неподвижно лежать. В сочетании с ужасной болью это вызвало у нее убеждение в своей
Лежа на спине, Эмма плакала. Когда спустя час к ней заглянула ночная сестра, подушка Эммы была влажная от слез.
На следующее утро, когда воспоминание о боли все еще не отпускало ее, она попросила доктора Флеминга, чтобы ей давали лишние таблетки – на случай, если она снова уронит.
– Я не могу справляться с такой болью, – искренне призналась она.
Доктор Флеминг изучал ее карту. Затем он профессиональным движением взял ее запястье.
– Миссис Гортон, боль – это ничто, она лишь показатель.
Эмме показалось, что она ослышалась.
– Что вы сказали? – переспросила она. Доктор Флеминг повторил. Эмма отвернулась. Она рассказала об этом матери, и та постаралась осложнить жизнь доктору Флемингу, как могла; но Эмма знала, что даже мать не может ее понять. У нее ни разу в жизни ничего не болело.
Месяц промучившись от болей, она уже потеряла то, что здоровый человек назвал бы жизнью, то есть само здоровье. Ночь беспомощности отвратила ее не только от доктора Флеминга. С тех пор вся ее энергия была направлена на поддержание равновесия между наркотиками, болями и слабостью. Мысль о возвращении домой больше не привлекала ее. Она сознавала, что глупо притворяться, будто она сможет там жить. Она не сможет справляться с детьми, мужем или любовником; возможности вскоре сократились до ежедневного часового разговора с матерью и встрече с детьми в выходной. Потом у нее стали выпадать волосы, это было последствие лечения радием – она рассмеялась, когда начала расчесываться, ослабевшей рукой держа перед собой зеркальце.
– Вот и нашлось средство против этих волос, которые никому не нравились. Радий!
Аврору это так поразило, что она не нашлась, что сказать.
– Я шучу, – поспешно добавила Эмма.
– О, Эмма, – сказала Аврора.
Существовала иная проблема: иногда, когда Эмма оставалась одна, ее начинала забавлять мысль о тех вещах в жизни, которые складывались не так, как ожидалось. В ее случае старая детская фантазия – как она будет умирать, и окружающие станут сожалеть о том, как плохо к ней относились, – воплощалась в жизнь. Вскоре лишь Милэни не испытывала ужаса от ее угасания. Вдруг все, кроме Милэни, стали ее жалеть. Томми не позволял себе обнаружить жалость, но он чувствовал ее. Милэни предпочитала воспринимать переезд Эммы в больницу как некий каприз, и Эмму это радовало. Устав от сострадания, она предпочла бы, чтобы все ее критиковали, как раньше.
Она стремительно слабела, и окружающие стали легче воспринимать ее уход. Пережив первый ужас, Аврора стала бороться с растущей пассивностью Эммы. Несколько дней она пыталась оживить ее, но это не вышло.
– Эта комната слишком безликая, – горько сказала Аврора. Комната действительно была безликой. В ту ночь Аврора позвонила Генералу,
– Гектор, я хочу, чтобы ты привез Ренуара. Не спорь, и сделай так, чтобы с ним ничего не случилось. Вернон пришлет самолет.
Иногда Вернон приезжал в больницу, хотя обычно он оставался с Рози, помогая ей с детьми. Его песочные волосы сильно подернулись сединой, но он был все такой же подтянутый и энергичный и по-прежнему относился к Авроре с совершенным почтением.
Эмме было с ним спокойнее, чем с матерью, так как Вернон принимал ее усталость и слабость как должное. Он не требовал от нее, чтобы она жила. Однажды к ней явились все трое: Аврора, Вернон и Генерал, постаревший, но все такой же прямой. Вернон нес Ренуара, завернутого во много слоев бумаги. Следуя инструкции Авроры, он развернул картину и повесил ее на стену прямо напротив Эммы. Вновь увидев ее, да еще и в Небраске, Аврора не удержалась от слез. Две веселые молодые женщины улыбались в печальной комнате.
– Я отдаю это тебе, – сказала Аврора. – Это твой Ренуар.
Она чувствовала, что это последнее и лучшее, что она может принести в жертву.
Эмме казалось, что ее слишком часто навещают. Однажды приехала Мелба, которая добиралась из Кирни в бурю. Ей на это потребовалось два дня. Она купила Эмме «Илиаду» в мягкой обложке, она слышала, что это серьезная книга, а Эмма, она знала это, читает именно такие книги. К тому же это была поэзия. Она нахмурилась, увидев, что стало с ее подругой, оставила «Илиаду» и поехала обратно в Кирни.
Также приехал и Ричард. Эмма так надеялась, что он не придет. Они и без того разговаривали немного, а на этот раз Эмма совсем не знала, что ему сказать. К счастью, ему хотелось лишь подержать ее руку. Сжимая ее, он делал вид, что она должна поправиться. Эмма погладила его шею и спросила об оценках. После его ухода она видела о нем тревожные сны; плохо, что она дала ему так влюбиться, но эта ошибка была лишь одна из многих.
Потом, однажды проснувшись, она увидела Пэтси, которая ссорилась с ее матерью. Они сражались из-за Милэни. Пэтси предложила забрать ее и воспитывать вместе со своими двумя девочками, а Аврора яростно сопротивлялась. Там был и Флэп. Эмма слышала, как он говорит:
– Но это же мои дети.
Пэтси с Авророй не обратили на него никакого внимания. Он был там лишним.
Когда Эмма смотрела на них, ее сознание совершенно прояснилось – на какое-то время.
– Прекратите, – потребовала она. Они с трудом остановились, эти две очень обозленные женщины. В смущении она улыбнулась, они не осознавали, что она улыбается им.
– Это моя кровь, – сказала Аврора. – И уж конечно они не будут воспитываться в Калифорнии.
– В вас говорит предубеждение. У меня подходящий возраст и я люблю растить детей, – сказала Пэтси.
– Это наши дети, – вмешался Флэп, но его опять проигнорировали.
Эмма поняла, о чем она забыла в своем сумеречном состоянии: о детях.
– Я хочу поговорить с Флэпом, – сказала она. – А вы пойдите погуляйте.
Когда они вышли, она посмотрела на мужа. С тех пор, как она заболела, он вновь почти стал ее другом, но все равно они не могли разговаривать.
– Послушай, – начала Эмма. – Я быстро устаю. Ответь мне только: действительно хочешь их растить?
Флэп вздохнул.
– Никогда не думал, что я из тех, кто может бросить своих детей, – ответил он.