Ласковые имена
Шрифт:
Поздно приехали Питер Богданович и Сибил Шепхерд, а сценарист Джо Перси, старинный приятель Пэтси, напился в самом начале вечера и заснул, устроившись в уголке одной широкой софы.
Когда гости разошлись, Пэтси принесла одеяло и накрыла его. Он что-то забормотал, и она, присев рядом, обняла его.
– Не помню, чтобы у него раньше были такие мешки под глазами, – заметила Эмма.
– Не было. Он не знает меры. Женщины его погубили. Знаешь, у него здесь есть комната. Собственно говоря, дом для гостей. И только гордость заставляет его иногда на время покидать его. Мы составляем друг другу компанию. Ты же видела, что Тони все время работает.
В самолете, возвращаясь домой, Эмма пыталась представить себя на месте Пэтси: в роскошном доме,
– Как выглядит Пэтси? – спросил Флэп. Он всегда был ее горячим поклонником.
– Лучше, чем все мы пятеро вместе взятые, – сообщила Эмма, рассматривая свое потрепанное семейство, имевшее типичный вид жителей маленького городка. Ясно было одно: в том, что касалось внешнего вида, только Милэни предстояло достичь класса Пэтси.
Когда с проблемой Хью было покончено, Эмма почувствовала небывалую ясность мысли. К величайшему счастью, возможно, самому большому в ее жизни, у ее дверей возникло очень милое существо в лице молодого ассистента Флэпа, выпускника университета; это был долговязый ласковый парень по имени Ричард. Он был из Вайоминга, не особенно умный, зато чрезвычайно приятный. Еще он был очень застенчив и почтителен; Эмме потребовалось несколько месяцев, чтобы заставить его влюбиться в нее. Ричарду трудно было поверить, что такая взрослая леди вдруг захотела с ним спать, а еще тяжелее было смириться с мыслью, что он может спать с чьей-либо женой. Это было ужасным грехопадением, а поскольку Эмма была женой доктора Гортона, он был уверен, что ему в результате не удастся получить свою магистерскую степень, что очень бы огорчило его родителей.
Эмма его не торопила. С исключительной осторожностью она пережидала его многочисленные колебания и отступления. Если на свете был человек, которому она не хотела бы причинить вреда, то это прежде всего Ричард. Он казался не намного старше или взрослее ее мальчиков, собственно говоря, по начитанности Томми, возможно, его перегонял, и она с болью понимала, что ей самой бы не понравилось, если бы какого-нибудь из ее сыновей прибрала к рукам женщина старше него.
Тем не менее, впервые со времен Сэма Бернса, она сразу же ощутила в себе уверенность, что может принести кому-то пользу. Ричард планировал стать учителем в Вайоминге. Казалось, в жизни он не испытывал к себе особого внимания и не приучился от кого-то его ожидать; естественно, что он Откликался на него всей душой. Она очаровала его так, что он перестал перед ней робеть и научила поддаваться порывам. Вскоре, чтобы порадовать ее, он был готов покончить с учебой или совершить любой другой шаг. Они никогда не ссорились – им не о чем было спорить. В отношениях с ней он сохранял некоторую покорность, даже после года их любви. Эта покорность была проявлением его уважения, а Эмма воспринимала ее как напоминание о своем возрасте. У него была застенчивая улыбка, лишенные цинизма глаза, длинные стройные ноги. Ричард был полон огня и привносил юношескую свежесть в любой поступок. Он никогда не сталкивался с серьезными разочарованиями, не был настроен критически и не имел оснований не любить самого себя. Он казался Эмме свежим как роса, а он никогда не видел в ней той обрюзгшей, изношенной женщины, которой она себя чувствовала.
Ей было так хорошо и легко с Ричардом, что она даже стала жалеть своего измотанного мужа, который выглядел еще потасканнее и неопрятнее, чем обычно. Он мог найти себе милую впечатлительную девочку, которая видела бы в нем незаурядную личность, а вместо этого связался с женщиной, подверженной неврозу больше, чем его жена.
Флэп смутно догадывался, что у его жены должен быть любовник, но не чувствовал за собой права задавать ей вопросы. Не в силах справиться с Дженис, он вновь стал разговаривать с Эммой и даже почувствовал
Литература производила на Ричарда не меньшее впечатление, чем секс, и он почти каждую неделю открывал по великому писателю. Эмма не могла удержаться от того, чтобы не поучить его, и у него улучшились оценки. Как всегда, на недостатки ее нового положения указала ей мать.
– Я уверена, что он отличный парень, – сказала Аврора. – Но, дорогая, какая ты непрактичная. Не забудь, что для него это первая любовь. И что ты будешь делать, когда он захочет отвезти тебя в какой-нибудь очень холодный город в Вайоминге? Ты несчастлива будучи женой профессора университета, что тогда можно сказать о положении жены школьного учителя? С этим ведь придется что-то решать.
– По-моему, ты советуешь мне сделать то, что никогда не удавалось тебе. Что и когда ты решала?
– Не груби, Эмма. Меня брак просто не интересовал, вот и все.
– Меня он тоже интересует все меньше и меньше.
– Дело в том, что мужчины в нем заинтересованы, – заметила Аврора. – Мои уже чересчур стары, чтобы слишком суетиться, что бы я ни сделала. А молодые легко расстраиваются.
– Я больше не хочу об этом говорить. – Эту фразу она стала произносить все чаще и чаще. Иллюзия, что от разговора может что-нибудь перемениться, оставила ее, и когда она разговаривала о будущем слишком много или оптимистично, у нее становилось тревожно на душе.
Но ей повезло, что в Кирни она нашла себе подругу. Она чувствовала себя оторванной от жизни университета, отчасти из-за романа Флэпа, отчасти из-за своей несклонности к общению, и даже не предполагала, что может с кем-нибудь подружиться. У нее были Ричард и ее дети, и она намеревалась много читать. Но потом однажды она познакомилась с высокой застенчивой девушкой, родом из Небраски, по имени Мелба, которая была замужем за школьным тренером по баскетболу. Мелба вся состояла из зубов и локтей, но при этом была очень дружелюбной; женщины быстро увлеклись друг другом. Казалось, что Мелба, несмотря на то, что имела пятерых мальчиков в возрасте менее двенадцати лет, переполнена неизрасходованной энергией. У нее было много нервозных привычек, одна из которых состояла в том, что, сидя на кухне у Эммы, она беспрерывно помешивала кофе. Она выпускала ложку из рук только для того, чтобы сделать глоток. В ней была какая-то нордическая медлительность. По-своему она испытывала такое же восхищение двухэтажным домом Эммы, какое у Эммы вызвал особняк Пэтси в Беверли Хиллз. Ей казалось, что у Эммы романтическое существование, поскольку ее муж преподает в университете; на нее завораживающе действовало, что дети Эммы читают книжки, а не гоняют целыми днями мяч, как делали ее мальчишки.
Эмму, в свою очередь, заинтриговал тот факт, что у кого-то семейная жизнь может оказаться хуже, чем ее собственная. Дик, муж Мелбы, не интересовался ничем, кроме выпивки, охоты и спорта – рядом с его полным пренебрежением к Мелбе Флэп казался заботливым до надоедливости. Эмме часто хотелось объяснить Мелбе, что все это относительно, но для Мелбы это было бы чересчур сложно. Эмма вскоре почувствовала, что ей ужасно хочется подразнить подругу, и призналась ей, что у нее роман, хотя это было и рискованно.
– Ты говоришь, с молодым парнем? – переспросила Мелба, морща свой большой лоб от старания это вообразить. Она попыталась поставить себя на место Эммы, представить себе, что спит не с Диком, а с кем-то другим, но это не получалось. Она смогла только представить, как Дик убил бы ее, если бы узнал. Ее смутно беспокоило, что Эмма связалась с молодым парнем, но это было так далеко от того, на что была способна она сама, что ее воображение так и не смогло окончательно охватить это обстоятельство. Она знала одно: если Эмма такое делает, это должно быть очень романтично. С тех пор она стала в разговорах называть Ричарда «твой Дик».