Латинист и его женщины
Шрифт:
Зина проявила смекалку и, сделав сложную комбинацию, о подробностях которой рассказывать неинтересно, поменяла свою приличную квартиру на две не очень приличных. Одна — бывшему мужу, и пусть он делает с нею что хочет; другая — себе. Имелось в виду следующее: потерять хорошую квартиру и получить плохую взамен — это подходящая цена для обретения полной независимости от прежнего супруга. А сама потеря — не так-то уж и страшна; если всё будет хорошо, то квартира в дальнейшем будет ещё и не такая. Жёны банкиров не живут в плохих квартирах.
Тем временем нашей героине стали открываться кое-какие новые подробности о её новом жизненном приобретении:
— во-первых,
— во-вторых, он страдал многочисленными недугами; у него болела печень, было повышенное давление; камни и чуть ли не булыжники были разбросаны у него где-то между почками и мочевыми пузырями; затем кислотность — она была у него чересчур повышенно-пониженная; в постели с Зиной он после всего-всего тщательно и панически укутывался в одеяло, а в холодное время года — ещё и упаковывался в нижнее бельё, да к тому же и форточку признавал только в закрытом виде;
— в-третьих, он был из очень обеспеченной, партийной в прошлом семьи, и поэтому-то с детских лет он воспитывался по особой методе и всегда был окружён нежностью и комфортом; по сей день он обожал маменьку (папа к этому времени умер) и слушался её беспрекословно; по сей день он был под особым наблюдением врачей, и те прописывали ему постоянно пить такие-то соки и такие-то минеральные воды, кушать курятину не всю подряд, а лишь определённые её кусочки, не употреблять в пищу баранину и гусятину, принимать такие-то таблетки трижды в день перед едой, а такие-то — четырежды в день после еды, женщину принимать дважды в неделю перед сном, к психоаналитику наведываться раз в неделю, к сексопатологу являться на приём раз в две недели, а к урологу и терапевту — раз в месяц, если ничего страшного не случилось.
Зиночкой он пользовался строго по субботам и вторникам. Подъезжал на дорогой машине с личным шофёром. Звонил в дверь. Входил. И потом пользовался…
У Зины сразу же при его появлении менялся голос с нормального на заискивающий. Заботливо накрахмаленная скатерть. Свежевыстиранные только для этой ночи! — постельные принадлежности. Тщательно продуманные парфюмерные натирания, обтирания и брызганья. Тщательно продуманная одежда — вся, от верхней до самой нижней. Принимая женщину, Леонид Антоныч любил раздевать её собственноручно — в соответствии с указаниями профессора-сексопатолога и рекомендациями психоаналитика, которые в один голос уверяли: женщина, употреблённая таким способом, особенно полезна для здоровья!
Олег, сидя в своей комнате, уже знал по голосам и прочим шумовым эффектам, что это — дядя Лёня.
Который пришёл к женщине.
И которому нельзя мешать.
Когда бедный мальчик вошёл однажды вечером в мамину комнату, где мама церемонно беседовала с дядей Лёней, он получил суровую отповедь от мамы: впредь никогда без стука, чтоб не появлялся! Мы, мол, тут — взрослые люди; у нас тут протекает очень даже взрослая беседа на очень даже взрослые темы!.. У мамы было при этом незнакомое и торжественное выражение лица, а у Лёни-банкира — суровое и поучительное.
Однажды Олег спросил мать:
— Мама, зачем этот урод к нам ходит?
— Ах, сыночек, может быть, я выйду за него замуж! Ведь ты же хочешь, чтобы у тебя был папа?
— У меня уже есть папа! Зачем же мне второй! Мой папа лучше этого твоего придурка!
Зина прочла сыну надлежащее нравоучение, а Олег решил про себя: стану большим — набью ему морду!
Скажи мне кто твой друг, и я тебе скажу, кто ты.
Применительно к незамужней и красивой женщине эта старая истина звучит так:
СКАЖИ МНЕ, КТО ТВОЙ ЛЮБОВНИК,
И Я СКАЖУ ТЕБЕ, КТО ТЫ САМА ПОСЛЕ ЭТОГО.
Зина всё это прекрасно понимала. В секте, куда она приезжала по воскресеньям, она сошлась с Платоном Петровичем — тамошним Проповедником, которому всё без утайки рассказывала. Фактически он стал её Духовным Отцом.
— Правда же, я самая настоящая проститутка? — спросила она однажды у своего Духовного Наставника.
— Правда, — ответил тот.
— Но что же мне теперь делать? Этот мужчина полностью удовлетворяет меня в сексуальном отношении, а других мужчин у меня нет.
— Ты должна либо выйти за него замуж, либо расстаться с ним. То, чем ты с ним занимаешься, есть прелюбодеяние…
— Ну уж и «прелюбодеяние»! — воскликнула Зина. — Да, я понимаю: он не очень приятный человек… И — он очень жаден. Я его кормлю-пою, а он даже и не спросит, откуда это у меня берётся и чего мне это стоит. А у самого — машина за семьдесят тысяч долларов! Хоть бы раз в жизни принёс к нам чего-нибудь съестного в дом. Я отказываю себе и сыну во всём, чтобы только дважды в неделю принять его, а он!.. Но зато в нём есть и хорошие черты!.. И вообще: бывают мужчины и хуже. Вот я вас познакомлю с ним, и я уверена: он вам понравится, и вы измените о нём своё мнение!
— Не думаю.
— Но вы даже и не представляете, как прекрасно то, что у нас с ним теперь бывает… И ведь это ж совсем немаловажно — постель!.. В этом плане мы пришли с ним к ТАКОМУ взаимопониманию!.. Если бы вы только знали — КАКИЕ у него необыкновенные мужские качества!
— Я совсем не об этом, — возразил Платон Петрович. — Даже чисто по-человечески: то, что делаешь ты, — преступление. Ибо в этом нет любви. А есть лишь расчёт и механическое удовлетворение похоти. Любовь — она бы тебе многое простила. На любовь, если она есть, многое можно списать. А так — ты просто механическая кукла. Робот какой-то. А роботам совсем незачем ходить в наш дом молитвы на наши собрания и делать вид, что они обращают свои взоры и помыслы к богу, точно они живые люди!
В самом деле: все черты робота или механической куклы были отныне в нашей героине налицо…
Регулярно, по строгому расписанию принимаемый мужчина.
После бурной ночи с субботы на воскресенье к дому Зины подкатывала шикарная машина, чтобы отвести банкира назад к маме. Машина при этом ехала не прямо домой, а сначала завозила Зину в её молельный дом, до которого можно было дойти и пешком, минут за пять. Но так, на машине, получалось как-то торжественней, престижней. Лёня-банкир при этом демонстрировал свою терпимость к религиозным слабостям своей любовницы, ведь не даром же он был воспитан в партийной семье, а сама любовница тоже кое-что демонстрировала своим подружкам по молельному дому: мол, смотрите — это я!