Латинская Америка - традиции и современность
Шрифт:
Пожалуй, наиболее полно проблематику традиций в регионе разработал с марксистских позиций X. К. Мариатеги. Особое внимание этот выдающийся представитель творческой революционной мысли уделил выявлению диалектического характера феномена исторической преемственности. Так, по его словам, «традицию творят те, кто ее отрицает, для того чтобы обновить и обогатить ее»{23}. Здесь Мариатеги самостоятельно сформулировал один из важнейших выводов марксистской теории традиции, имеющий огромное значение для политической практики: развить ту или иную традицию можно, лишь диалектически преодолев ее, т. е. устранив все отжившее и сохранив все ценное. Этот вывод взят на вооружение современным поколением латиноамериканских коммунистов. В Гаванской декларации 1975 года подчеркивается, что «независимость Латинской Америки сегодня не может пониматься как простое продолжение борьбы за те цели, которыми вдохновлялись ее герои и народы в начале XIX века», поскольку коренным образом изменилась историческая обстановка — капитализм вступил в третий этап своего общего кризиса, мировая социалистическая система превратилась в решающий фактор мирового развития, форпост социализма появился на земле Латинской Америки{24}. Творческое, диалектическое отношение к наследию революционеров, борцов за социальный прогресс прошлого предполагает как преодоление неизбежно свойственных им черт исторической ограниченности, так и сохранение главного, непреходящего в их традициях.
Именно таким было отношение к историческому наследию у Мариатеги. Провозглашая вслед за основоположниками марксизма-ленинизма необходимость преодоления реакционных сторон прошлого, он в то же время решительно критиковал проповедников «абсолютного» отрицания. По его словам, подлинные революционеры никогда не ведут себя так, будто история началась с их появлением, и потому выступают против экстремистских попыток отвергнуть с порога все историческое наследие.
Мариатеги решительно возражал против утверждений реакционеров, будто революционеры — смертельные враги всякой традиции. По мысли Мариатеги, подлинное противоречие существует не между традицией и революцией, а между революционной идеологией и политикой и традиционализмом. Последний понимается как синоним консерватизма. Характерная для его представителей «ностальгия по прошлому есть способ самоутверждения тех, кто отвергает настоящее». Поэтому нельзя отождествлять традицию с традиционалистами. Стремление последних оставить все без изменений означает «замыкание» в прошлом, застой и тем самым нарушение отношений исторической преемственности. В этом смысле традиционализм «убивает» традицию, будучи ее «самым большим врагом»{25}.
Латиноамериканский традиционализм стал идейным оружием тех сил, которые были связаны с разного рода докапиталистическими пережитками, в первую очередь с крупной земельной собственностью — латифундизмом. В то же время во многих случаях он составил, так сказать, идейный фон капиталистического развития. Это было прямо связано со спецификой того типа буржуазной эволюции, который оказался характерен для Латинской Америки. Одной из его типичных черт наряду с зависимостью от империализма стала тенденция к компромиссу с наследием колониального периода, прежде всего с латифундизмом. И хотя данный компромисс заключался по общему правилу на буржуазной основе, ретроградные силы «традиционного общества» оказывали на эту основу мощное деформирующее воздействие.
Проблема соотношения «традиционного» и «современного» применительно к Латинской Америке имеет существенно иную по сравнению с большинством государств Азии и Африки акцентировку. Главное отличие — в том, что в регионе к югу от Рио-Гранде капитализм уже достаточно давно превратился в господствующий, системообразующий уклад. И хотя элементы «традиционного общества» (наряду с латифундизмом, играющим главную роль в социальном комплексе традиционности, его ядро составляет наследие доколумбова периода, в первую очередь в индейских общинах) не следует ни в коей мере недооценивать (в особенности их влияние ощущается на социально-психологическом и политико-идеологическом «уровнях» общественного бытия), все же речь идет именно об элементах в системной целостности буржуазного типа.
Это особенно важно иметь в виду и в свете одной из характерных тенденций буржуазной общественной мысли. Многие влиятельные ее представители склонны преувеличивать значение «традиционного сектора», относя на счет его тормозящего воздействия все беды латиноамериканских народов. Тем самым с капитализма снимается ответственность за социально-экономическую отсталость стран региона и порожденные ею проблемы.
Понятие «традиционное общество», которое противопоставляется «современному», «индустриальному», «постиндустриальному» и т. п., — один из краеугольных камней буржуазных теорий общественного развития, в том числе и латиноамериканского десаррольизма. Достаточно вспомнить в этой связи, что «традиционное общество» — исходный пункт в концепции «стадий экономического роста» У. Ростоу, оказавшей столь значительное влияние на буржуазную мысль последних десятилетий, в том числе на разработки идеологов «Союза ради прогресса»{26}.
Латиноамериканские марксисты всегда резко критиковали попытки снять с капитализма ответственность за положение народов региона. В то же время они придавали важное значение борьбе против различного рода ретроградных факторов «традиционного» типа, прежде всего латифундизма.
Важнейший вклад в разработку проблематики традиций внес выдающийся представитель творческого марксизма в Аргентине А. Понсе. Крупной его исторической заслугой стало выявление того основного звена, которое соединяет различные революционные эпохи, обеспечивая неразрывность исторической связи между «гладиаторами буржуазного общества» и героями и мучениками эпохи пролетарских революций. Вслед за классиками марксизма-ленинизма А. Понсе убедительно показал, что гуманизм как неотъемлемая определяющая черта всякой подлинной революционности представляет собой то главное в историческом наследии, что должен взять на вооружение пролетариат. В то же время, дав исторический анализ буржуазного гуманизма, он показал его ограниченность, противопоставив ему пролетарский гуманизм как наиболее последовательный. В качестве примера воплощения идеала пролетарского гуманизма А. Понсе рассматривал СССР{27}.
Выводы А. Понсе получили дальнейшее развитие в трудах исследователей-марксистов, в том числе его ученика видного деятеля Компартии Аргентины Э. П. Агости, а также в программных документах марксистско-ленинских партий, где подчеркивается гуманистический характер идеологии революционного пролетариата{28}.
Выдающийся вклад в разработку проблемы революционного гуманизма внес Э. Че Гевара. Его стремление соединить общечеловеческую этику с революционной практикой, рассматривать любовь к людям как основу всякой подлинной революционности оказало немалое влияние на прогрессивную общественную мысль Латинской Америки{29}.
Особую актуальность приобретают сегодня мысли А. Понсе, X. К. Мариатеги, X. А. Мельи относительно необходимости бережного отношения к культурному наследию. Анализ их работ приводит к выводу, что они полностью разделяли точку зрения В. И. Ленина в этом вопросе, считали, что подлинным коммунистом можно стать, лишь овладев духовным богатством прошлого. Эта мысль положена в основу линии латиноамериканских компартий по отношению к культурному наследию. Общепринятым достоянием коммунистов региона стали также и выводы X. К. Мариатеги, А. Понсе и других зачинателей пролетарской революционной традиции в Латинской Америке о том, что именно СССР являет собой пример правильного отношения к наследию прошлого.
Весьма злободневны выступления представителей первого поколения латиноамериканских коммунистов против попыток обосновать необходимость разрушения всего, что было создано прошедшими поколениями. Так, отнюдь не потеряла актуальности выдержанная в ленинских традициях критика Мариатеги футуризма как определенного типа мировоззрения, предполагающего тотальный разрыв с прошлым. Особенно интересен анализ итальянского футуризма, раскрывающий по только бесплодность проповедуемого сторонниками этого течения «абсолютного» отрицания, по и закономерный характер его связи с открыто реакционными постулатами. Призывы «очистить» Италию от всех музеев и памятников прошлого совместились у них с апологией, целиком в духе официозной пропаганды в эпоху Муссолини, традиций Римской империи, которая рассматривалась как непревзойденный образец для современности. Конечное смыкание их с фашизмом, как отмечал Мариатеги, было закономерным результатом перерастания псевдорадикального «тотального отрицания» в собственную противоположность{30}.
Подвергались критике и иные варианты обоснования необходимости полного разрыва с прошлым, в том число прикрытые революционной фразеологией. Линия борьбы с левым экстремизмом, намеченная еще в 20—30-е годы X. А. Мельей, X. К. Мариатеги, А. Понсе, Л. Э. Рекабарреном и другими представителями творческого марксизма, нашла свое продолжение в наши дни в критике компартиями Латинской Америки «ультрареволюционеров». Нельзя не вспомнить в связи с этим, сколь суровому осуждению подвергли коммунисты региона такие явления, как маоизм, теорию и практику «культурной революции» в Китае, «кампучийский эксперимент» Пол Пота и его подручных, и, разумеется, идейно-политическую линию их латиноамериканских последователей и единомышленников. Марксисты-ленинцы не раз подчеркивали закономерность объективного смыкания проповедников «тотального отрицания» с силами крайней реакции: практическим следствием реализации их внешне противоположных мировоззренческих посылок является разрушение «исторической памяти» народа, разрыв «связи времен» и, как следствие, блокирование общественного прогресса.