Латы для птенцов
Шрифт:
– Ты знаешь, кто говорит со мной?
Мэри не ожидала, что Егор ответит, потому двинулась к выходу. Выглянув наружу, она увидела, что пришло межсезонье и по розовым молодым листочкам пляшет весенний прохладный дождик. Сезон цветения, обрадовалась она.
В спину проскрипел голос:
– Иди спроси, где спит твоя настоящая мать.
Мэри замерла. Вспомнилось, как взрослые шептались, что если он начнет говорить, то и конец времен пришел. Но она так и не смогла добиться от них, что это могло обозначать.
Мэри бросилась со всех ног вниз. Подходя к деревне, услышала душераздирающий крик, словно резали по живому.
– Мама!.. – задохнулась она от ужаса.
Вбежав в хижину, она столкнулась с отцом. Его потемневшее лицо с запавшими глазами выдавало бессонную ночь. В руках он держал комок окровавленных тряпок. На вопросительный взгляд Мэри угрюмо покачал головой.
Она отодвинулась, пропуская его. Опять не вышло. Младенцы рождались мертвыми или недоношенными. Значит… она пробыла несколько месяцев в пещере.
Мэри вошла в хижину. Мать повернула к ней обескровленное лицо. Под светом огня из очага оно казалось восковым, натянутым на кости черепа.
– Мама… – Мэри села возле нее. Она взяла лоскут ткани и намочила в лоханке с водой, стоявшей у изголовья.
– Хорошо, что ты спряталась в пещере. Буря уничтожила почти все посевы, – прошептала мать.
– Пришел сезон цветения. Не будет голода, – успокоила ее Мэри и незаметно утерла выступившие слезы.
– У меня опять не получилось… – прошелестела мать еле слышно.
– Это же не важно, у тебя есть я…
– Об этом и стоит поговорить.
– Я знаю. Расскажи, какая она.
– Ты знаешь? – Мать устало прикрыла глаза.
– Я начала слышать ее.
– Вот ведь… ты в детстве ее слышала, а потом утратила эту способность. – Мать попыталась привстать и застонала.
Мэри помогла ей принять удобное положение.
– Егор сказал, – со вздохом призналась Мэри.
Мать расширила глаза.
– Что он сказал? – В проеме появился отец. Высокий, широкоплечий, он, словно крепкий дуб, разросся, налился силой. С возрастом черты его лица стали грубее, а глаза больше. Темная с проседью борода делала его старше.
– Сказал, что у меня есть настоящая мать.
– Значит, время пришло, – вздохнул отец. – Не только мать, отцом тоже был не я… Мы воспитывали тебя с рождения.
После разговора с родителями Мэри долго сидела в ночи у костра, помешивая густую похлебку из песчаного кроля. Сильный запах трав и цветущих персиков будоражил воображение. Мир, который она знала, навсегда исчез, все было обманом. Ее родители – ненастоящие. Но они любят ее, переживают. Но почему скрывали это так долго…
Мэри окончательно запуталась. Ей было жаль измученную неудачными беременностями мать, отца, который знал и помнил столько, что порою говорил на непонятных языках во сне. И она решила с пристрастием расспросить Ричарда.
Дядюшка вечно пропадал в своей лаборатории. Он долгие годы откапывал засыпанный бункер и никого туда не пускал. Он вечно бормотал себе что-то под нос, иногда пел дурацкие песни заплетающимся языком. Мать в шутку звала его «наш торчок-гений».
Во время разговора с родителями впервые прозвучало имя Тимур. Отец многозначительно посматривал на мать, а она закатывала глаза. Мэри на секунду казалось, что они ее ровесники, испуганные подростки, которых застукали. Получалось, что ее назвали в честь настоящей матери, которая погибла при ее рождении, как и настоящий отец. Мэри силилась представить, каким он был, что их связывало с Мэри-матерью. Видя, насколько тяжел этот разговор для них всех, она решила перестать мучить родителей, но не удержалась и спросила:
– Мам, ты же слышишь меня?
В ответ ухнула горлица, заливисто закричала чайка, парящая над морем. Ветер запел ночную колыбельную, перебирая высокую траву, растущую на соседнем лугу. Мать не ответила.
Мэри вздохнула:
– А я тебя – да…
Глава третья. Ты не та. Ты – это ты
Снилось, что он идет вдоль морского берега, вдалеке раздается долгий протяжный пароходный гудок. Кит всматривался в темнеющий горизонт, в заходящее солнце, ныряющее прямо в море. Окрасив последним лучом волну в багрянец, вечер потух. Жаркое дыхание вырывалось с хрипом. Кит хотел нырнуть в прохладную воду с головой, но она почему-то обдала жаром, окончательно заставив задыхаться. Длинный гудок снова разнесся над поверхностью воды. Громче, еще сильнее…
Кит проснулся. Дверь сотрясалась от ударов.
– Оверлорд! Оверлорд! – кричала Клэр: она запаниковала, услышав из-за двери стоны Кита. Сервисы не работали, вскрыть дверь самостоятельно она не могла. А когда в подъезде потух свет, услышала, как тяжелой поступью кто-то огромный и молчаливый начал подниматься вверх. Ее затрясло, поэтому она заорала так, что связки зазвенели в самом верхнем «ми».
Кит, шатаясь, подошел к двери, посмотрел в глазок и открыл дверь. Клэр, оттолкнув его, ворвалась в квартиру и согнулась пополам. Отдышавшись, посмотрела на Кита:
– Вы Оверлорд?
– Типа того… а что?
– Я принесла лекарства. Я Клэр. Анечка тринадцать сорок четыре.
– Ясно… – Кит не знал, что сказать в такой ситуации.
Его так мутило, что он опустился прямо на пол, не в силах стоять на ногах. Клэр потрогала его лоб и присвистнула:
– Вы действительно больны!
Но Кит уже проваливался в черную воронку безвременья, устав цепляться сознанием за реальность… Из последних сил он прошептал:
– Комп… не трогай…
Следующие несколько дней Клэр ухаживала за Китом. Она обтирала его влажными салфетками, совершенно бесцеремонно рассмотрев со всех сторон, навела порядок в квартире, несколько раз вылезла на улицу за припасами.
В том, что начался апокалипсис, она не сомневалась, поскольку мародеры грабили магазины, брошенные автомобили с открытыми дверцами стояли там и тут. Вместо мэрии зияла огромная яма, интернета не было.
Пока Кит спал, Клэр натащила бутылок с водой, консервов, несколько аптечек из машин. Она даже немного кайфовала от того, что спасает самого Оверлорда. Влюбившись однажды в его манеру управлять кланом, она теперь полностью отдалась этому чувству, увидев его вживую.