Латышские народные сказки
Шрифт:
А король ночью слышит, что в замке шум стоит да деньги звенят, и от страха его в пот бросает: вот, думает, сейчас его дочку и старого солдата на куски раздирают. Чуть свет он уже на ногах, бежит к замку поглядеть, что там случилось.
И не сказать даже, до чего король обрадовался, когда увидел свою дочь и солдата
В тот же день сыграли пышную свадьбу. Женился старый солдат на королевской дочери и взял в приданое полцарства. Да только недолго пришлось ему царствовать, на третий же день после свадьбы умер старый солдат.
Явился он к господу, просит дело какое-нибудь дать. Господь и говорит:
— Чего ж еще старому солдату делать, как не у ворот на часах стоять!
Так и стал старый солдат у господа бога привратником.
Является смерть работу спрашивать и хочет пройти к господу. А солдат не пускает: «Тебя, этакую тварь вредную, и пускать-то нельзя. Погоди здесь, я сам спрошу и тебе передам».
Приходит старый солдат к господу и говорит, что так, мол, и так, там за воротами смерть ждет, что же ей эти три года делать?
— Пусть стариков косит! — отвечает бог.
Идет солдат к воротам и думает: «Как же быть? А вдруг она скосит старого короля, что своей и моей половиной царства правит?.. Погоди, а скажу-ка я ей, чтобы она старые дубы грызла».
Как решил, так и сделал. Выходит за ворота и говорит:
— Господь наказал, чтобы ты три года одни старые дубы грызла!
Скривилась смерть, ушла и принялась положенный срок старые дубы грызть.
Через три года опять пришла работу спрашивать. А на кого похожа-то! Тощая, высохшая, глядеть не на что. Солдат живо к господу, так, мол, и так, что другие три года смерти делать?
— Коли всех стариков скосила, пускай средних лет людей косит!
Идет солдат назад, думает: «Коли передам это, так ведь и моей жене, и братьям, и сестрам — всем не жить. А, скажу, пускай средние дубы грызет».
Ладно. Вышел за ворота и говорит смерти:
— Следующие три года грызть тебе средние дубы.
Поморщилась смерть и ушла положенное ей дело делать.
Через три года опять приходит работу спрашивать. А выглядит и вовсе страшно: глаза чуть не в самый череп провалились, щеки совсем пропали, кожа к костям приросла, только языком еле шевелит. А работу все спрашивает.
Струхнул солдат — где же ее в таком виде к господу пускать?! Пошел он к нему опять сам — что, дескать, смерти три следующие года делать?
— Коли сделала все, что ей положено, пускай прибирает младенцев!
Солдату это опять не по нраву: «Может, у моей молодой жены сынок народился. Каково же ей будет, коли помрет он! И у братьев моих и у сестер вон сколько детишек, так что же всем им умирать?! Нет, шалишь!»
— Сказал господь, чтобы ты три следующие года молодые дубки грызла.
Ух, как смерть перекосилась, но все же
— Коли всю работу справила, так и людей, надо быть, больше не осталось. Пускай сама идет сюда!
Вот тут-то старый солдат и попал впросак! Входит смерть, а господь ее и не узнает.
— Ты кто такая? — спрашивает.
— Смерть я.
— Смерть? — дивится господь. — Да ты что ж это, матушка, одни кости мне являешь? Плоть-то твоя где?
— Где же ей быть, коли девять лет дубы грызла, — отвечает смерть сердито.
— Какие дубы?.. — Тут только дошло до господа, что за штучки старый солдат вытворял. — Ну, так не прощу же я ему этого. В наказанье носить ему теперь тебя по земле три года, а тебе — скосить, промеж прочих, и всю его родню!
Где же станешь с господом спорить? Вскинул солдат смерть на загорбок и потащил по свету. Первым делом пришлось принести ее в отчий дом, где его братья и сестры со своими домочадцами жили. Угодили туда как раз под вечер. Замерзли оба крепко, сели к печке погреться. Все домашние при смерти лежат: стонут, иной еле жив, иной уже смертным потом покрылся.
Даже суровую солдатскую душу проняло, — эх, табачку бы понюхать! Вынул солдат свой рожок, постучал о печку, сыпнул табачку на ямку подле большого пальца и — швырк! швырк! — втянул в обе ноздри. Поглядела смерть, как солдат табак нюхает, страсть как ей тоже захотелось. Просит солдата: «Дай понюхать!» Не дает солдат.
— Господь того не сказывал, чтобы я тебе еще и табачку давал. Только носить должен.
— Так ведь по-приятельски-то и можно бы. Одним путем-дорогой ходим, уж как тут не понюхать одного табачку. Ну, дозволь, — канючит смерть.
Согласился солдат.
— А куда же я тебе насыплю? Руки-то у тебя дырявые, одни кости.
Долго ломали они голову, как бы смерти табачку нюхнуть. Да тут пришло в голову солдату:
— Коли уж ты в дверную щелочку да в замочную скважину пролезаешь, так в мой рожок тебе легче легкого забраться.
Смерть согласна. Да как только забралась в рожок, так солдат и закрыл его, не желает смерть выпускать. Смерть и добром и худом просится оттуда, а солдат не выпускает. Так и осталась смерть в рожке.
Как только угодила смерть в рожок, так и все больные на поправку пошли, не прошло и много времени — один за другим подниматься стали. Все выздоровели.
Целых три года держал солдат смерть в своем рожке. Кончился срок, выпустил он ее, взвалил на плечи и понес к господу. Спрашивает господь:
— Ну, всех скосила?
— Да где же мне было людей косить, коли этот кремень меня в табакерку загнал.
И рассказала смерть все, что случилось с нею. Разгневался господь, выбранил солдата и прогнал его с глаз долой. А смерти наказал: