Лауреаты Лондонской литературной премии. Альманах-приложение к журналу «Российский колокол» (2015–2019). Выпуск 2
Шрифт:
По аналогии с Дорианом Греем…
Такая вот история.
Во всяком случае, его акварельный портрет, написанный мной на третьем курсе художественной школы, висит теперь в огромной прихожей Дореми, на левой от входа боковой стене, прямо над большим черным кожаным диваном, и отражается еще и в стеклах шкафов-витрин, стоящих вдоль противоположной стены.
Преподаватели художки часто просили Дореми позировать. Время от времени он соглашался посидеть на уроках живописи. Да и потом, когда обучение в художественной школе осталось только в наших воспоминаниях.
В Дореми меня всегда восхищает
В нем мне нравится все.
Абсолютно.
Я уже привыкла и к некоторым его странностям. Мне даже начинает казаться, что это исключительно его изюминки. Вообще великое счастье иметь в друзьях человека, который думает так, как ты, и может в глаза сказать о том, что накипело, не ища предлогов, чтобы увильнуть от не всегда удобного разговора.
Дореми я доверяю безоговорочно. Поэтому о своих долговременных планах или сиюминутных желаниях сообщаю по мере их созревания…
Теперь, стоя уже с уличной стороны дверей общежития, я позвонила ему и сказала, что ночевать дома не могу.
– Что-то случилось? – спросил Дореми.
– Там кошмар… Расскажу, когда приеду! Чего-нибудь выпить есть? – упавшим голосом прошептала я.
– Весь бар в твоем распоряжении! – ответил Дореми.
Из дневника Евы:
«23 апреля 2000.
Воскресенье.
Кто придумал этот «Одиго»?
Одни придурки в Сети!!!
Таська, не будь такой занудой, выпроси у отца новый комп на день рождения!
Пятнадцать лет – это вам не шуточки…
Мама подарила мне платье, настоящее американское от Victorias Secret!
Такое нежное, кремовое, с мелкими розовыми цветочками!!!
Там пятнадцать перламутровых пуговиц сбоку для красоты…
УРАН!»
Глава 6
Что сказал покойник
– Такая тупость! Представь, самое первое, что пришло мне в голову, когда я увидела его, лежащего на полу с широко открытыми удивленными глазами: «А где ботинки?»
– Ботинки? – переспросил Дореми.
– Ну да! Обувь всегда предает хозяина.
Я перевела взгляд на свои черные «лодочки» и, посмотрев на них с легким осуждением, продолжила:
– Она, эта обувь, буквально соскальзывает с ног, типа: «Я тут ни при чем!» Однажды, правда издалека, я увидела сбитую на перекрестке молодую девушку… Объясни, как длинный сапог, застегнутый на молнию, мог оказаться метрах в пяти-семи от тела?
– Никогда не думал о таких вещах… Наверное, и не видел ничего подобного. Слава богу! – ответил Дореми.
В этот момент мне показалось, что мысли Дориана были далеко-далеко и отвечает он скорее на автомате, поглощенный своими какими-то невеселыми раздумьями.
– Так что он сказал? – спросил Дореми
– Что сказал? А он сказал, что теперь нить оборвалась! – повторила я слова бывшего жильца нашего университетского общежития.
Дориан, помолчав какое-то время, встал, молча открыл шкаф, достал бутылку коньяка. Затем принес пузатые фужеры и так же молча налил. Немного подержав в руке и взболтав янтарную жидкость, он выпил, пребывая все в той же задумчивости.
Я взяла деревянную зубочистку и, проткнув ею маслину, но так, чтобы она не торчала острым кончиком с другой стороны, отправила маслину в рот.
– Не понимаю, как ты можешь есть оливки! – изумилась я, когда заметила, что баночка Дореми почти опустела, в то время как моя с маслинами была еще полнехонька.
Мы почти приговорили бутылку недорогого коньяка, который был у Дореми как пожарный вариант, просто чтобы снять стресс, безо всяких изысков.
– Все это очень даже укладывается в одну мою теорию, – почесав левую ладонь, сказал мой невероятно загадочный сегодня друг.
А потом, посмотрев на меня, словно читая в моих глазах последнюю фразу, добавил:
– Это одно и то же. Нет никаких маслин. Чисто наша российская фишка. Весь мир называет эти плоды оливками.
– Ты еще скажи, что они растут на одном дереве! – почти возмутилась я, зная, какой привкус медицины последует, возьми я по ошибке не ту ягоду.
– Absolutely! Способ приготовления отличается, и только! – Дориан торжествовал и, кажется, сумел наконец-то «вернуться в свое тело»…
Во всяком случае, он уже не был таким безучастным, каким показался при встрече. А у меня появился серьезный шанс, что он сможет помочь мне справиться со всеми неожиданными и, на мой взгляд, совершенно несвоевременными переживаниями…
– Ну-ну! О чем ты вообще, какая, к черту, теория? – почти взмолилась я.
– Люди сбрасывают со счетов тот немаловажный факт, что все в мире просчитано до мелочей. Нельзя каждому и всякому быть самому по себе! Бумеранг событий возвращает все недостающие детали, но, правда, захватывая при этом целый пласт… Потери могут быть от минимальных, один человек к примеру, и до целого народа. Все только для того, чтобы вернуть событийную нить к нужному отрезку. Согласна?
– Бог мой, Дореми! Такая философия… Хочешь сказать, что этот милый человек, оставив свои ботинки у входа в комнату и раскрытый семейный альбом на столе, шагнул в Бездну, только лишь выполняя какой-то непонятный план Вселенной? – с нотой недоверия спросила я.
– «…Нить оборвалась!» Помнишь?
– И что, что это может значить вообще, не понимаю! – Я встала и, вознеся руки к небу, произнесла: – Господи, так ли неисповедимы твои пути?
– Дорогая моя Танечка, вот только представь: на другом конце света, или, как ты там говоришь, «на краю географии», где-нибудь в Америке, жил-был такой же милый человек, брошенный и совершенно одинокий… И в момент самого дикого отчаяния, когда нахлынувшая густая, черная безысходность почти граничила с безумием, он открыл окно на каком-нибудь семьдесят седьмом этаже небоскреба и так же потерял обувь, но уже на первом. В двух словах – это и есть моя теория зеркала или нити астральных близнецов.