Лавалитовый мир
Шрифт:
И именно поэтому он решил примкнуть к тем жалким бедолагам, которые взяли его в плен. Он вновь хотел стать своим среди своих.
Конечно, они могли убить его и принести в жертву по правилам одного из ритуалов. Но боль одиночества тревожила Кикаху сильнее, чем возможные пытки и смерть.
ГЛАВА 9
На жалком и ограниченном тана он рассказал Вергенгету о своем желании стать одним из них. Вождя не удивили его слова. Он улыбнулся, и Кикаха заметил, что старый туземец доволен.
— Ты мог бы убежать от нас. Да и сейчас еще
Вергенгет. — Я видел это намерение в твоих глазах. Но потом твое лицо закрылось, как сжатый кулак.
Теперь я скажу тебе, Кикаха, почему ты жил среди нас так долго. Обычно мы убиваем врагов без промедления. Но если пленник или пленница показывают себя в бою отважными воинами, мы в виде исключения подвергаем их пыткам. Однако бывали случаи, когда племя принимало человека в свои ряды, если он не входил в число наших заклятых врагов. Смерть — великий охотник. Она бьет часто и метко, и наши дети не успевают подрастать, чтобы прийти на смену погибшим воинам. Племя тана становится все меньше и меньше. Поэтому я буду рад увидеть тебя в рядах наших воинов. Ты показал свою смелость, и все мы благодарны тебе за спасение девочки, ибо жизнь детей для нас бесценна.
Кикаха почувствовал себя уже не так одиноко.
Через несколько часов буря утихла. Группа воинов отправилась к побережью и отыскала обгоревшее тело Люкио. Останки привезли в лагерь, и траурная церемония заняла у племени целый день. Женщины с воплями и завываниями омыли тело и расчесали волосы. С наступлением «сумерек» труп положили на кучу шкур. Четверо молодых мужчин подняли на плечи погребальные носилки и направились к небольшому холму, который находился в миле от стана. Там тело Люкио опустили на землю, и шаман Ошуллаин, запев монотонную песню, начал танец последнего прощания. Он размахивал трехзубым посохом, склонялся в ритуальных поклонах и пел печальную песню о женщине-птице, которая улетала вдаль. А потом все племя, за исключением нескольких верховых дозорных, отправилось обратно в лагерь.
На полпути Кикаха оглянулся. К трупу уже спускались стервятники, а с холма мчалась стая длинноногих бабуинов, которые намеревались отбить у птиц добычу. В четверти мили виднелся прайд безгривых львов. Огромные кошки мелкой рысью бежали к бабуинам. У тела Люкио собиралась чертовски неприятная компания. Обезьяны превосходили львов по численности, и между животными намечалась жестокая схватка.
По пути к стану шаман пропел короткую поэму, которую только что сочинил в честь Люкио. Эта песня должна была увековечить память о погибшей женщине в сердцах ее соплеменников. Какое-то время она будет на устах у каждого, а потом ее перестанут петь. Через неделю о Люкио забудут все, кроме ее ребенка и родителей. А вскоре насущные дела отвлекут и их от горя, и память об этой женщине угаснет без следа.
В ходу оставались лишь песни о великих героях, смерть которых служила примером для юных поколений. Об остальных туземцы забывали.
Весь следующий день караван стоял на границе прибрежных земель, ожидая какого-нибудь предвестия или знака. Вергенгет объяснил Кикахе, что сезон бурь всегда заканчивается вовремя. Однако на этот раз Властитель по какой-то причине продлил его, и племя получило жестокий урок за небрежную поспешность.
— Возможно, в тот день нам следовало принести Властителю жертву, — ворчал туземец, — и он удержал бы тогда свои молнии на небесах.
Кикаха не вмешивался в рассуждения вождя и, как обычно, уклонялся от споров на религиозные темы. Неверное слово могло обидеть туземца и заставить его отказаться от данных обещаний.
Вскоре вождь созвал людей и выступил перед ними с речью. Кикаха понял только половину слов, а об остальном догадался по тону и жестам. Великий Властитель забрал Люкио, но взамен одарил племя воином по имени Кикаха, говорил вождь. Тана чем-то рассердили Творца. Или, возможно, Люкио провинилась перед ним и вызвала его гнев. В любом случае Властитель больше на них не сердится. Поразив женщину молнией, он излил свой гнев и простил племя. А чтобы доказать народу тана свое благоволение, Властитель послал им великого воина Кикаху. И теперь племя обязано принять этот щедрый дар и возрадоваться милости Создателя.
Внезапно против Кикахи выступил Тоини — тот юноша, который столкнул связанного пленника в канал. По мнению Тоини, Властитель послал им Кикаху, чтобы племя тана принесло его в жертву. И только эта жертва могла бы успокоить гнев Властителя. Вот почему он поразил молнией Люкио Кикаха не понимал, почему Тоини настроен против него. Единственным объяснением была спонтанная антипатия. Некоторым людям требуется только миг, чтобы с первой минуты знакомства между ними возникла беспричинная и обоюдная неприязнь.
Речь юноши не вызвала большого восторга, но повлекла за собой довольно долгий спор. Во время перебранки вождь угрюмо молчал. Очевидно, слова Тоини пробудили в нем какие-то сомнения.
Почувствовав, что публичное мнение может склониться в нежелательную сторону, Кикаха попросил у вождя разрешения обратиться к народу. Вергенгет призвал людей к молчанию.
Зная, что высота дает оратору психологическое преимущество, Кикаха взобрался на хикву.
— Я не хотел ничего говорить об этом, пока вы не примете меня в племя, — начал он, — но теперь мне ясно, что надо рассказать всю правду.
Он замолчал и осмотрел лица людей, словно сомневаясь в том, что с ними следует делиться своим знанием
— Увидев среди вас людей, не понимающих воли Властителя, я понял, что вы должны услышать мой рассказ сейчас, а не потом.
Кикаха знал, что уже овладел вниманием собравшихся. Авторитетный вид и серьезный тон придавали вес каждому его слову, и люди думали, что он хочет поведать им о чем-то действительно важном.
— Незадолго до того как я увидел вас, мне повстречался один человек.
Он приближался ко мне, паря над землей по воздуху. Он скользил на высоте в два моих роста, и под его ногами не было никакой опоры.
Многие из туземцев открыли рты. Глаза людей расширились, и только у Тоини они стали узкими, как щелочки.
— Я еще никогда не видел такого высокого человека. Его белую и чистую кожу можно сравнить только со свежим молоком, а красные волосы — с огнем пылающего дерева. Вокруг него сияло зарево, словно молния служила ему одеждой. И я не стал убегать от него, ибо не скрыться от этих глаз. Я не стал нападать на него, ибо нельзя поднять на такого человека ни руки, ни копья.