Лавка антиквара
Шрифт:
Только сейчас я заметил возле помойки знакомую бутылку из-под рома и ещё какую-то плоскую бутылочку с неизвестной этикеткой.
— Ничегошеньки! — признался я.
— Раз не помнишь, то ничего и не было, — жестко заявила хозяйка квартиры. — Значит так. Я сейчас ухожу, вот запасной комплект ключей. Надумаешь исчезнуть до моего возвращения, оставь в квартире у соседки, зовут её Сальми Ивановна. Только женщина она очень недоверчивая и подозрительная, так что не удивляйся. Дверь справа от моей. Приду вечером часов в пять. Дождешься, поговорим.
— К Интернету у тебя как можно подключиться?
— Роутера нет, я сразу на проводе. Вот тут — Яна указала на ноутбук на столе, — всё налажено.
—
— Конечно, ты же его чинил, он теперь для тебя как пациент для лекаря. Так что сразу с моего Сателлитика можешь работать. Да, если надумаешь вступить в отряд ОМР — Объединения Медиумов России, то можно попробовать. У тебя должно получиться.
Но подключаться к Интернету я передумал, и запускать Янин ноутбук тоже не стал. Минут через тридцать после ухода хозяйки, я написал коротенькую записку, оделся, запер дверь, отдал ключи старушке, что скрывалась в соседней квартире, и поехал на вокзал.
По-моему Сальми Ивановна меня не узнала. Хорошо, если так. Только сейчас дошло, что три года назад я тут бывал, разве что заходил с другой линии и в другую дверь.
28. Если наступит завтра
Пять дней проскочили незаметно, и назначенную встречу я чуть было не пропустил. Лихорадочные поиски художницы ни к чему не привели. Ни в Питере, ни в Москве. Машу я так и не нашел, несмотря на затраченные усилия.
В назначенное время я сидел за столиком знакомого кафе, поочередно отпивая кофе и холодную минеральную воду без газа. И ждал. Ожидание утомляло и раздражало. Но в большей степени меня нервировал разговор двух девушек за соседним столиком. Они располагались в профиль ко мне и громко болтали так сильно жестикулируя, что не обратить на них внимания казалось невозможным. Особенно одна, её активных действий хватало на двоих.
Подавив раздражение, я вслушался в разговор. Активная рассказывала подруге о сексуальном унижении женщин со стороны мужчин путем слов. Рассмотрев её внимательно, я удивился. Девушка выглядела красиво, сексапильно и очаровательно. Причем не была похожа ни на феминистку, ни на лесбиянку. Впрочем, очаровательной она казалась именно в своем гневе: румянец возбуждения на щеках, горящие глаза и слегка полноватые губки, усиленно исторгающие слова. Я не маньяк, но люблю смотреть на красивых девушек, а она действительно была таковой. История её выглядела простой до банальности: поехала в Москву, желаемого так и не добилась, но отыскались хорошие добрые люди. В таких случаях добрые люди всегда находятся. Подобрали, обогрели, и, что самое главное, дали понять, что в неудачах виновата не она сама, а всякие нехорошие мужчины. От них весь вред. Человек любит сваливать свою вину на других, а если в этом ещё и помогают, то легко стать ярым сторонником разных верований, течений, заблуждений. Подруга слушала практически молча, с легкой улыбкой на губах и некоторым презрением в глазах. У неё было больше практического бытового опыта.
Захотелось чем-то отвлечь внимание и ничего не слышать. Уши — не глаза, не закроешь. А заткнуть нечем. Никакой книжки с собой у меня тоже не оказалось. Букридер забыл дома, ноутбук не взял, а лежавший в кармане мобильник не годился ни для чего, за исключением разговоров и SMS-ок. Считается, что в московских кафе не читают ни газет, ни книг — запрещено правилами хорошего тона современного столичного этикета. Однако для ноутбуков и разных смартфонов почему-то сделано исключение, это можно. Плевать я хотел на правила, и от нечего делать решил, наконец, посмотреть Машин альбом, до сих пор бесцельно таскаемый в рюкзаке. Сама Маша как сквозь землю провалилась.
Всю обложку, в край, без полей, занимала фотография одной из самых темных картин, перекрытая крупной надписью широким белым шрифтом:
МАРИЯ ПЕТРОГРАДСКАЯ
если наступит завтра
Глянцевый каталог был довольно толстым и состоял из цветных пронумерованных фоторепродукций во всю страницу, с редкими вкраплениями текста около тех картин, что плохо вписывались в формат издания. Коротенькая вступительная статейка на первой странице оповещала:
Мир изменялся, изменился и изменяется, он никогда уже не станет привычным и прежним. У сегодняшней цивилизации несколько вероятных финалов, причем каждый выглядит по-своему. Цикл картин, представленных здесь, пытается проиллюстрировать хотя бы один из вариантов.
«Если наступит завтра» — под таким девизом собрана серия работ молодой художницы Марии Петроградской. Она пишет полотна постапокалиптического мира, так называемые «городские джунгли», иногда пластично переползающие в джунгли настоящие. Общее впечатление от её холстов усиливается ещё и тем, что на них запечатлено гипотетическое будущее известных всем мест Москвы. Сразу на ум приходят фантастические романы серии «S.V.A.L.K.A.», действия которых разворачиваются в Москве пережившей глобальную экологическую катастрофу. Картины Марии Петроградской лучше всего подходят в качестве иллюстраций вышеупомянутых литературных произведений, тем более, что сюжеты романов и картин изображают именно Москву. Однако будем надеяться, что в реальном будущем такого не случится. Но, что интересно, несмотря на общую эсхатологическую направленность, заросшие буйной зеленью полуразрушенные здания и разбитые опустевшие улицы — картины полны солнца, тепла, света и жизни. Мрачными эти полотна совсем не выглядят.
С последним утверждением можно было бы и поспорить. Уж чего-чего, а мрачными Машины картины выглядели, да ещё какими мрачными! Но искусствоведам и арткритикам, конечно, виднее. Специалисты, как-никак.
На внутренней стороне задней обложки размещался список репродукций. Наконец-то я узнал, как называются некоторые виденные мною вещи — наиболее удачные работы Маша «клонировала» многократно. Странно, но сами названия не впечатляли. «Манеж», «Москва-Сити», «ГУМ», «Ленинградский вокзал», «Московский электроламповый завод»… Имена картин просто повторяли названия тех мест, что послужили прототипами.
Ни портрета, ни биографии художницы, помещаемых обычно на заднике обложки, не имелось. Всякие сведения об авторе отсутствовали напрочь. Задняя часть альбома представляла собой черный лист с мелким белым шрифтом технической информации, данными издательства и штрихкодом в белом прямоугольнике.
— Давно сидишь? — знакомый голос вывел меня из раздумий. — Привет! Ты что, заслушался исповедью этой клуши за соседним столиком?
— Сижу и скучаю. Уходить уже собирался. Привет. Вовсе она не клуша, просто не повезло девушке.
— Жалостливый какой стал. Что это с тобой? Не узнаю. Ладно, не кипятись. Задержалась вот.
— Телефон не отвечает, письма к тебе не проходят. В чем вообще дело?
— Какое дело? В мире, у меня, у тебя в сознании или так, просто, вообще?
— Зачем звала? — не принял шутки я. Настроение было паршивое и сердитое.
— Поговорить, надо. Об этом в частности — и она показала пальчиком на Машин альбом.
— Ну?
— Если коротко, некто хочет и может всё это сделать реальностью. Мы же такого не желаем, верно? А ты чего злой?