Лавондисс
Шрифт:
— Почему тебе было так важно найти меня? — спросила она.
— У тебя талант к оолерингу. Созданию путей. В тебе есть что-то шаманское. Ты можешь открывать ворота. Но я сомневаюсь, что без гурлы ты можешь проходить через них. А я... Этот мир поймал меня в ловушку. Я надеялся на твою помощь, что вновь попасть в свой мир. Безусловно этот мир — мир моей первой плоти — не мой, в отличии от отца. Джагутин могут вернуться в сердце леса, но не я. Я не принадлежу этому миру. И этот лес — он тоже не мой. Я не могу проникнуть в место за краем леса, о котором говорил отец — в святилище лошади.
Таллис услышала печаль в его голосе. Скатах заколебался, потом прошептал:
— Я хочу опять увидеть его, хотя бы один раз, прежде, чем сердце леса призовет его. Прежде, чем он оседлает призрачный ветер и поскачет в Лавондисс… и за него...
Лавондисс!
Слово загрохотало в ушах Таллис. Сердце забилось. Душа улетела вверх. Слова и заботы Скатаха, растаяли, исчезли. В экстазе открытия она забыла о нем.
Лавондисс!
Наконец-то она нашла тайное имя! Долгие годы оно мучило ее и убегало от нее. Она подошла так близко. Она чувствовала имя, нюхала его, но никак не могла поймать; как тень, оно всегда было вне досягаемости.
И вот она схватила его! Имя, о котором говорил мистер Уильямс, похожее на Авалон. И очень похожее на Лионесс. [19] Все эти знакомые имена были эхом этого первоначального имени, память в фольклоре и легендах об имени, которое произнесли первым, чтобы описать теплое место, магическое место, запретное место... место мира; имя, которое использовали, когда великая зима простерла крылья над миром, когда холод и лед гнали охотников на юг, пожирали их кости и выдергивали их волосы, и они бежали от замерзшей души земли... мечтая о спасении.
И место мертвых, тоже: там мертвые возвращаются к жизни. Место ожидания. Место бесконечной охоты и постоянного праздника. Место юности, земля женщин, страна песен и моря. Старое Запретное Место. Потусторонний мир.
— Лавондисс... — выдохнула она, покатав имя во рту, попробовав на вкус слоги, дав слову создать образы в сознании, дав звукам, посланным мистическим ветром, пройти через себя.
— Лавондисс…
III
Очнувшись от полуяви-полусна, Таллис осознала, что Скатах исчез. Она бросилась к открытому окну и увидела его, сидящего на корточках на крыше флигеля в нескольких футах под ней и готового спрыгнуть на землю.
— Не уходи! — крикнула она. — Я должна узнать побольше о Лавондиссе!
— Тогда торопись, — крикнул он. — Если хочешь идти, иди сейчас.
Он еще говорил, а она опять увидела далекий силуэт, так напугавший всадников. Нахмурясь, она посмотрела на темные деревья у Ручья Охотника. И отчетливо увидела странное создание, огромное и белое; частично птица, частично человек; возвышающееся над деревьями; не летающее; идущее вдоль ручья и оглядывающее ночь в поисках дома.
— Что это? — прошептала она.
Рассмотреть детали было трудно. Однако она разглядела клюв и, присмотревшись, свет, играющий на огромном теле. И еще темную тучу вокруг него, как будто тысячи летучих мышей описывали круги в ночном небе. Из света, испускаемого телом, выскакивали темные силуэты и начинали медленно кружить над Лугом Пещеры Ветра.
— Нет времени! — крикнул ей Скатах. — Мы должны идти. Немедленно!
— Я иду с тобой, — быстро сказала Таллис, не отрывая взгляда от ужасного чудовища, стерегущего путь в Райхоупский лес. — Но мне нужно взять кое-что... чтобы пометить Сломанного Парня...
— Быстрее! — требовательно крикнул он. У изгороди три всадника звали своего предводителя, их лошади нервно крутились на месте, в ночном воздухе пылали факелы.
В небе мелькали тысячи крыльев.
Таллис бросилась к спальне родителей и открыла ящик, в котором хранились сокровища накопленные ими за всю жизнь: фотографии, одежда и клочки волос; и стала рыться среди этого хлама в поисках куска рога, подаренного ей Сломанным Парнем. Наконец она нашла его. Он оказался больше, чем она ожидала, изогнутый зубец в несколько дюймов длиной. Он был завернут в пожелтевший кусок белой крестильной сорочки и перевязан двумя голубыми ленточками. Он вынула рог из шелка и повесила его на грудь, спрятав обрывок сорочки за пояс.
Перебежав в свою комнату, она продела веревку в прорези масок, завязала узел и повесила их на шею. Достаточно тяжело! Она неловко подошла к кровати, на которой лежал тайный дневник, захлопнула книгу и метнулась к окну. Скатах уже сидел на лошади. Увидев Таллис, он закричал, почти зло.
— Если ты идешь, иди!
Один из его товарищей поскакал к птицеобразному монстру, высоко держа копье. Он мчался по голой земле, петляя между камнями и деревьями.
Таллис подобрала журнал и вылезла через окно на крышу флигеля. Потом спрыгнула на землю и тяжело упала. У ворот ее встретил Скатах, схватил за растрепавшееся платье и закинул на коня, посадив позади себя. Правой рукой она вцепилась в его шерстяную рубашку, левой держала книгу. Жеребец вздернул голову, маски застучали по боку, когда Скатах и двое остальных помчались через хаос поля.
— Кто это? — спросила Таллис, перекрикивая оглушительное хлопанье крыльев
— Ойзин, — закричал в ответ Скатах. — Я чувствовал, что он идет. Но думал, что мы успеем сбежать раньше...
Таллис вцепилась в юное тело всадника. Ее ноги были в синяках, зрение затуманилось — лошадь неслась тряским галопом. Она чувствовала себя больной и испуганной, и никак не могла оторвать глаз от странного создания у Ручья Охотника
— Он не может быть настоящим... — прошептала она.
— Самый настоящий, — мрачно пробормотал Скатах. — Но Дженвал не отступит... Вперед! — внезапно крикнул он, и Дженвал, с копьем, пришпорил лошадь, мчась к птицеподобной твари.
Скатах подскакал поближе, и Таллис увидела, что птицы, кружащиеся вокруг Ойзина, вылетают из его вытянутого тела. Она приносили с собой яркий свет зимы, кружили в мрачном небе настоящего мира, и уносились обратно в зиму. Гигантские крылья поднимались и опускались. Ночь пронзил исполненный отчаяния журавлиный крик; ветер неистово заметался вокруг сжавшейся Таллис.
Конь Дженвала брыкнулся и встал на дыбы, не желая погружаться в трясущееся тело мифаго. И в последнее мгновение лошадь взмыла в воздух, как если бы полетела. Сверкнуло копье, глубоко зарывшись в мягкую шею твари, и оба, лошадь и всадник, исчезли из вида, пройдя через тело Ойзина в круговорот ветра и снега.