Лавондисс
Шрифт:
Они пожали друг другу руки. Он улыбнулся:
— Но, увы...
Они медленно пошли через поля, пока не вышли на проселочную дорогу, ведущую к Теневому Холму. Мистер Уильямс на прощание поднял трость и зашагал быстрее. Таллис печально смотрела, как он уходит.
Немного отойдя, он остановился и поглядел назад, опираясь на трость.
— Кстати, — крикнул он. — Я нашел имя для поля, которое находится прямо перед лесом.
— Какое?
— Поле Найди Меня Опять. Скажи ему, что, если оно будет спорить, старик вернется и вспашет его! Ручаюсь, спор быстро прекратится.
— Я тебе напишу! — крикнула она.
—
— Напиши немного хорошей музыки, — добавила она. — А не эту шумную не-знаю-что.
— Обязательно! — донеслось издали. Его фигура уменьшилась, ее заслонили деревья, росшие вдоль дороги.
— Эй! — внезапно крикнула она.
— Что еще? — крикнул он в ответ.
— Я не рассказывала тебе четыре истории. Только три.
— Ты забыла Каприз Сломанного Парня, — крикнул он. — Самая важная из всех.
Каприз Сломанного Парня?
Он исчез из вида, но какое-то время она еще слышала, как он напевает мелодию, которую назвал «Богач и Лазарь». Каприз Сломанного Парня, что он имел в виду?
Потом остались только звуки земли и смех Таллис.
СИНИСАЛО[6]
Каприз Сломанного Парня
I
Девочка родилась в сентябре 1944 года и была окрещена теплым ясным утром в конце месяца. Ее назвали Таллис в честь уэльской части семьи, особенно дедушки, прекрасного рассказчика, который всегда радовался, когда его сравнивали с Талиесиным, легендарным валлийским бардом. Говорили, что Талиесин родился из самой земли, пережил Всемирный потоп и рассказывал свои замечательные истории долгими зимними вечерами при дворе своего повелителя, короля Артура.
— Я хорошо помню, как делал то же самое! — часто говорил ее дедушка более молодым членам семьи, готовым поверить во все что угодно.
Никто не сумел найти женское имя, такое же романтичное, как у той фигуры из прошлого, так что изобрели слово «Таллис» и назвали им ребенка.
Так ей дали имя, в первый раз. Крещение произошло в церкви Теневого Холма во время самой обычной церемонии, которой руководил старый викарий. Потом вся семья собралась на зеленой лужайке вокруг полого дуба. Стоял ясный осенний день. На траве расстелили подстилку для пикника и с радостью съели скромное угощение. Даже военное время не помешало принести сделанный дома сидр; восемь бутылок быстро опустели. Ближе к вечеру дедушка стал рассказывать веселые истории и легенды, быстро превратившиеся в несвязную последовательность анекдотов и воспоминаний. Его привели на ферму и уложили в кровать, и, засыпая, он сказал последние слова в последний день сентября: «Будем ждать ее второе имя...»
Он как в воду глядел. Три дня спустя, в сумерках, все выбежали из дома в сад. Там они увидели большого хромого оленя, известного всей округе как «Сломанный Парень». Он продрался через изгородь и носился по осенней капусте. В панике он побежал к сараю с яблоками, ударился о дерево и отломал кусок правого рога.
Все взрослые собрались в саду и глядели, как огромный
Наступило мгновение страха и магии, потому что ни один олень никогда не подходил к ним так близко. Сломанный Парень был местной легендой — самец, значительно старше четырнадцати лет. Создание, сейчас застывшее в благоговейном страхе, было известно в округе на протяжении поколений. Несколько лет его не видели, но потом фермер заметил его на высоком склоне, школьник — на проселочной дороге, а охотник— пересекающим поле. Молва подхватила: «Появился Сломанный Парень!» Олень никогда не сбрасывал рога, и на них, как грязные куски черной тряпки, болтались обрывки шерсти.
Поэтому его называли Оборванный Самец. И шептались, что у него на рогах висят обрывки погребальных саванов.
— Что все это значит? — пробормотал кто-то, и, как если бы звук слов вернул его к жизни, олень встрепенулся, перепрыгнул через изгородь и исчез в наступивших сумерках, устремившись к Райхоупскому лесу, находившемуся за двумя ручьями.
Мама Таллис подняла кусок рога и, позднее, завернула его в полоску белой крестильной сорочки, крепко перевязала двумя голубыми ленточками и заперла в ящик, в котором хранила все свои сокровища. А Таллис назвали Каприз Сломанного Парня и выпили за это, хотя наступила уже глубокая ночь.
Спустя девять месяцев дедушка посадил ее на колено и начал ей шептать.
— Я расскажу ей все истории, которые знаю, — сказал он маме Таллис.
— Она еще ничего не понимает, — ответила Маргарет Китон. — Подождите, пока она станет старше.
Старик пришел в ярость.
— Я не могу ждать, пока она станет старше! — упрямо возразил он и продолжил нашептывать ребенку в самое ухо.
Оуэн Китон умер раньше, чем Таллис узнала о нем. В одну холодную рождественскую ночь он шел через поля и умер; его тело, покрытое снегом, нашли около подножья старого дуба. Глаза были открыты, на замерзшем лице застыл нежный восторг.
Позже Таллис узнала семейные истории о нем (в том числе и о ее имени) и увидела фотографию: Оуэн Китон стоит у ее детской кроватки. И конечно, он оставил ей огромный том сказок и легенд. Замечательная книга, отлично напечатанная и полная цветных картинок.
На титульном листе он написал посвящение Таллис, а на полях главы о короле Артуре — длинное письмо, отчаянная попытка разговора через разделявшие их года.
Только в двенадцать лет она смогла понять, что он хотел сказать, но одно слово привлекло ее внимание намного раньше; странное слово — «мифаго» — приписанное к имени Артур.
Ферма Китонов была чудесным местом для ребенка. Дом стоял посреди огромного сада, наполненного фруктовыми деревьями, ангарами с машинами, теплицами, сараями с яблоками и дровами, и разными местечками, спрятанными за высокими стенами, где в изобилии — и без всякого порядка — росло все подряд. Задняя часть дома выходила на лужайку и огород с проволочной изгородью, предназначенной держать подальше овец и заблудившихся оленей... быть может за исключением больших самцов.
За садом начиналась бесконечная равнина с полями, огороженными деревьями. А на далеком горизонте виднелся старый лес, переживший множество столетий; в нем спасались олени во время охотничьего сезона.