Лавр
Шрифт:
Поняв, что жизнь в Великом селе налаживается, Арсений решил его покинуть. Погожим январским утром он простился с жителями и провожать себя позволил не дальше околицы. Но великая слава Арсения, истоки которой отыскиваются в Великом селе, ограничиться этой местностью уже не могла.
Независимо от воли Арсения она растекалась по градам и весям, преодолевая промозглую сырость и бездорожье. Арсений двинулся в деревню Лукинскую, но слава встречала его уже у первого дома. Прислонясь к резным наличникам, она стояла в облике деревенской бабы с караваем.
Ты ли еси Арсений, спросила баба.
Аз есмь, ответил Арсений.
Баба
Помози нам, Арсение, смертию бо умираем.
Аще Богу будет угодно, помогу, пробормотал, не глядя на бабу, Арсений.
Он не понимал, откуда она о нем узнала, и молча следовал за ней по деревне. Под их ногами чавкала грязь, сквозь растопыренные ветви берез на них летели крупные мокрые снежинки. На фоне белых стволов снежинки были не видны, но хорошо чувствовались кожей лица. Они сразу же таяли на щеках и краткое время оставались висеть на ресницах.
Откуда она меня знает, спросил Арсений Устину, но Устина промолчала.
Боюсь, что она принимает меня за кого-то другого, сказал Арсений после паузы. И что ожидания ее завышенны.
Иногда он опережал бабу и заглядывал ей в глаза. В них отражалось серое небо, в котором не было просвета. Он взял бабу за плечо и резко остановил. Она повернула голову, но смотрела мимо него.
Ты же знаешь, что внук твой умер, так зачем же ты меня к нему ведешь, сказал Арсений.
А зачем же, спрашивается, живу я, безразлично спросила баба.
Арсений не знал, что ответить, да это и не было вопросом. По крайней мере, вопросом к нему. Он молча смотрел, как баба исчезала за снежными хлопьями. Когда ее не стало видно, он направился к ближайшей избе. Там его уже ждала работа.
В Лукинской Арсений задержался дольше, чем в Великом селе. Здесь было больше больных. Мертвых тоже было больше. В Лукинской царила апатия, и наладить тут помощь друг другу оказалось гораздо сложнее. Но Арсений справился и с этим.
Он убеждал крестьян, что их выздоровление зависит во многом от них самих. Желая пробудить в них жизненную силу, Арсений доказывал им, что Божья помощь нередко посылается через деятельных людей. Крестьяне кивали, потому что под деятельными людьми разумели Арсения. Сами же стать деятельными они не хотели. Или не могли. Когда же выздоровело несколько больных, уже оплаканных ими, в них пробудилась надежда.
И выздоровевшие начали помогать заболевшим и собирать покойных. Они разносили хлеб осиротевшим детям, мыли и прокуривали дома, расчищали дворы и улицы, пришедшие за время мора в запустение. Видя это, Арсений оставил деревню Лукинскую и пошел дальше.
Следующим местом, попавшимся Арсению на пути, была деревня Горы. Пробыв какое-то время в Горах, он обошел Кишемское озеро и, преодолев верст десять, оказался в деревне Шортино. Из Шортина путь его лежал в Кулиги, из Кулиг – в Добрилово, оттуда – в Загорье. И всюду Арсения уже ждали, и местным жителям было уже известно, в чем должна состоять их помощь врачевателю. Слова его, как и слава, шли впереди него, и все теперь знали, что им, придя, Арсений скажет, поэтому говорить ему приходилось все меньше. Это стало для Арсения значительным облегчением, ибо из всего им предпринятого самым большим трудом ему казалось произнесение слов.
Когда Арсений находился в Загорье,
Так он пришел в большое село Ивачево. Это было богатое село, жившее ловом рыбы. В Ивачеве стояла каменная церковь во имя Андрея Первозванного, до своего апостольства – рыбака. В избах Ивачева к запаху разлагающихся тел примешивался запах сетей и соленой рыбы. Мор там стоял уже давно – как во всех речных деревнях, принимающих плавающих и путешествующих.
Арсений, выросший вдали от водных пространств, присутствие реки ощущал ежечасно. Шексна не была большой, но толща направленной воды, даже находясь подо льдом, излучала особую энергию движения. Эта сила в жизни Арсения была новой, и она его волновала. Она будила в нем мысль о странничестве.
В Ивачеве Арсения застала весна. Мороз, сделавший мор чуть менее свирепым, сменился оттепелью. Арсений прилагал все силы к тому, чтобы не допустить второй волны морового поветрия. Ивачевцам он предписывал есть толченую серу в яичном желтке, запивая ее вытяжкой из сока шиповника. В дни приема снадобья не велел есть свинины, пить молока и вина. Днем Арсений обходил дома больных, а ночью молился о даровании им здравия, а также о том, чтобы болезнь не умножалась.
Оказываясь на берегу Шексны, Арсений думал о том, что лед ее скоро начнет таять. До наступления теплых дней ему нужно было перейти по реке в другую деревню. Он уже собрался было двинуться в путь, как однажды утром по шекснинскому льду в Ивачево прибыли сани. Глядя на красоту саней, кто-то из ивачевцев назвал их княжескими. И это оказалось правдой. Сани были присланы из Белозерска князем Михаилом. И присланы были за Арсением.
За мной, удивился Арсений, когда ему рассказали о прибытии саней.
За тобою, подтвердили приехавшие из Белозерска. Княгини и дщери ея коснуся моровая язва. Велика слава твоя, Арсение, в земли белозерстей. Яви же хытрость врачебную, да почтен будеши от князя.
Токмо от Спаса нашего Иисуса Христа мзды жду, ответил Арсений, и что ми есть в почитании княжем?
Отвернувшись в сторону, он сказал Устине:
Посмотрю, любовь моя, что я смогу сделать для этих людей. Оттого, что они принадлежат к княжескому роду, болезнь не становится легче. Тяжелее, правда, тоже.
С этими словами Арсений сел в расписные сани. Сиденье было уложено пуховыми подушками, оно дарило телу свою мягкость с подчеркнутой готовностью дорогой вещи. Арсения укутали покрывалом, и он испытал неловкость перед глядевшими на него ивачевцами. Никогда еще он не ездил в таких санях. И не представлял, что дорога может быть такой удобной. А движение – быстрым.
Полозья шли по льду с негромким хрустальным звуком, и толща воды отвечала им из глубин тяжелым колоколом. По наезженным колеям за полозьями крутилась поземка. Подо льдом бросалась врассыпную испуганная рыба. Шексна петляла, а леса сменялись деревнями.