Лайла. Исследование морали
Шрифт:
Капитан сделал вид, что ничего и не слышал. Как будто об стенку горох. — Не я ведь придумал это, — ответил он.
Так зачем же вы сюда явились?
Не знаю, — задумался капитан. — Я и пришёл сюда, чтобы выяснить.
Капитан встал: «У меня назначена встреча». — Он взял свою куртку. — Я заплачу по счету. — Он совсем обескураженно посмотрел на Лайлу. — Увидимся позже, — и вышел.
Лайла выглядела испуганно.
Что ты задумала, Лайла? — спросил Джейми.
— Ты же сказал, что ничем не занят, — возразила она. — Чего ты набросился
Ты же знаешь, о чем он думает, — заметил Джейми.
Ты же ничего о нём не знаешь, — заговорила Лайла. — Он очень милый человек и настоящий джентльмен.
Ну раз уж ты водишься с таким милым джентельменом, то зачем ты привела его сюда? Если уж тебе удалось снюхаться с таким милым стариканом, то уж и держись за него, потому что нигде тебе больше такого не обломится.
Я же просто хотела сделать тебе любезность.
И что же это за любезность.
— Ты только подумай, — продолжала Лайла. — Что может получиться, если мы отправимся с ним в плаванье во Флориду? Ты что, думаешь он будет жить вечно?
Джейми многозначительно посмотрел на толстяка, ты слышал? Пышка ответил ему тем же взглядом.
То есть ты хочешь, чтобы я был рядом, на случай, если он случайно свалится за борт, или что-нибудь ещё? — спросил Джейми.
Да.
Джейми снова глянул на Толстяка и потупил взор. Он покачал головой и рассмеялся. Затем снова задумался.
Потом он посмотрел на неё. «Иногда я думаю, что я плохой человек, Лайла. А затем является некто вроде тебя и показывает, насколько же я дрянной.»
Они поговорили о прошлом. — Милли уехала и никто не знает куда. Минди вышла замуж, — сообщил он ей. — Всё пошло насмарку. Ты даже не представляешь себе, как всё стало плохо.
Но она не слушала. Ей хотелось разговаривать только о Флориде.
Когда она ушла, Толстяк спросил: «Как давно ты с ней знаком?»
— Давно уж, — отозвался Джейми. — Была когда-то хорошенькой. Но всегда любила спорить. Теперь же годится лишь вот для таких старых пердунов. Это в её духе. С ним. Она бросила меня, а ведь я не сделал ей ничего плохого. Теперь же ей лучше держаться подальше от меня.
— Как они мне надоели, — продолжал Джейми. — Давным-давно я думал, что в них всё. Ну знаешь, крупные деньги, большие машины, ослепительные улыбки и прекрасные наряды. Ну знаешь? Накладные плечики. Я думал, что это оно и есть. Затем я стал понимать, что в них действительно происходит, зачем им всё это: деньги, яхты, меха, накладные плечики и всё прочее.
И зачем?
— Зачем? Затем что, если они потеряют большие деньги, у них не остаётся ничего. За всеми этими деньгами ничего нет! Никого! Никого нет дома.
Так оно и есть, — продолжал Джейми. — Именно этим они и занимаются днём и ночью. Стараются скрыть это. То, что нам известно. Они думают, что дурачат вас, но никого они не дурачат.
Они знают, что в нас есть нечто, чего у них нет. Потому-то они являются сюда и пытаются отобрать у нас это.
Толстяк поинтересовался, далеко ли можно ходить на той яхте.
— Ты слыхал, что она говорила? — спросил он. — На той яхте можно отправиться до самой Южной Америки.
Толстяк также заметил, что знает на Лонг-Айленде одного мужика, который покупает суда и не задаёт при этом вопросов.
Как ты думаешь, сколько может стоить такая яхта? — поинтересовался он.
— Да уж, хорошо бы иметь такую яхту, — продолжал он. — Поехать во Флориду. Во Флориде столько всего хорошего.
Всё, что угодно, — размечтался он. — Ты знаком с Белфордом? Он ходит там на остров Эндрюс и получает хорошие новости. Так можно заработать хорошие деньги. Если бы ты оказался на той яхте, то мог бы упрятать хорошие новости так, что никто их и не найдёт, а вернувшись назад, вновь раскопать их. Никто ничего и не пронюхал бы.
Толстяк заулыбался: «А если бы и пронюхали, то этому дружку Лайлы даже светила бы тюрьма.».
Джейми ничего не ответил Толстяку. Но задумался.
17
До гостиницы было далековато но Федру захотелось пойти пешком. После такого взрыва с Лайлой ему надо было прогуляться. В городе он всегда чувствовал склонность к ходьбе. В прошлом, когда бы он ни приезжал сюда, он всегда и всюду ходил пешком. А завтра уже пора уезжать.
Вокруг него теснились небоскрёбы, а улицы были запружены людьми и машинами. Он прикинул, что ему надо будет пройти около двадцати или тридцати кварталов. Но это были короткие кварталы с юга на север острова, а не длинные кварталы поперечных улиц. Он почувствовал, что ускоряет шаг.
Везде были теперь глаза Нью-Йорка. Быстрые, осторожные, бесстрастные. Не зевай, говорили они. Сосредоточься! Здесь всё происходит очень быстро… Не забывай про гудки клаксонов!
Город! Он никогда не привыкнет к нему. Ему всегда хотелось напичкать себя транквилизаторами, прежде чем появиться здесь. Когда-нибудь он появится здесь без этого маниакального и подавленного чувства, но этот день ещё не наступил. Постоянно возникает это буйное бешено возбуждённое состояние. Толпы, большие скорости, умственное отстранение.
Это всё дурацкие небоскрёбы. Трехмерное пространство. Оно не только перед тобой и позади, справа и слева от тебя, но оно также и над тобой и под тобой. Тысячи людей находятся в сотнях футов над тобой, разговаривают по телефону, глядят в экран компьютера, общаются друг с другом, как будто бы так это и надо. Если уж это считать нормальным, то всё что угодно будет нормально.
Загорелся желтый свет. Он поспешил через дорогу…Шоферам ничего не стоит наехать на тебя и задавить. Вот почему он не принимает транквилизаторов. Только прими успокоительное — и тут же можно погибнуть. Защита тут — адреналин.