Лазарь
Шрифт:
— Смотрите-ка, — удивленно протянула врач. — Пошел ритм. Не спрашивайте меня, как это может быть и откуда он взялся, но он все-таки пошел.
— Давление восемьдесят… нет, уже девяносто на пятьдесят, — быстро считывала показания прибора медсестра, — состояние нормализуется, пульс устойчивый…
Скалли перевела дыхание, быстро заморгала, сгоняя навернувшиеся слезы, и пошла к выходу из реанимационной. По пути она едва не зацепила стоящие рядом носилки и мертвую руку, выскользнувшую из-под окровавленной простыни.
Выписка
«Джек Уиллис. Возраст: 37 лет. Рост: 1 м 92 см. вес: 98 кг. Группа крови: А, резус
положительный. Поступил с проникающим ранением грудной клетки. Прооперирован 20. 12.94… Состояние клинической смерти… Послеоперационных осложнений не отмечено… Переливание крови — без осложнений… В настоящее время находиться без сознания. Пульс 76. Давление 110 на 60. Нуждается в постоянном контроле сердечной деятельности. Подключен к аппарату искусственного дыхания. Назначения: кислород, строфантин, преднизолон, солевые растворы…»
Муниципальный госпиталь
Аннаполис, штат Мэриленд
21 декабря 1994, среда
09:18
В больничной палате было очень тихо. Сюда поместили пациента, которому предстояло много дней провести недвижимо, оправляясь от тяжелейшего ранения. Сейчас он был уже вне опасности, но множество приборов, подключенных у изголовья, свидетельствовало о том, что пациент лишь скорее жив, чем мертв. И лежал он чересчур ровно, как никогда не лежит спящий, — так укладывают бесчувственное тело санитары.
Человек, лежащий на кровати, открыл глаза. Сердце забилось ровно и быстро — как положено здоровому мужскому сердцу, не испорченному никотином, алкоголем и посторонними металлическими предметами. Человек рывком сел в постели, сбросил на пол маску, сорвал с руки пластырь, выдернул из вены иглу капельницы, встали целеустремленно зашлепал босыми ногами к выходу. В голове мутилось, он плохо помнил, что произошло, но точно знал, что отсюда надо исчезнуть как можно быстрее. Для начала нужна хоть какая-нибудь одежда.
Человек прошел по коридору до соседней палаты, осторожно загляну внутрь. Пусто. В следующей, кроме больного, который не то спал, не то лежал без сознания, никого не было. Человек проскользнул в дверь, огляделся, перебежал в туалетную комнату. На вешалке болтались серый свитер и брюки. Размер оказался подходящим. Человек сорвал с ворота белую бирку с крупной надписью «Гольдбаум» и принялся одеваться.
Через несколько минут в палату заглянула медсестра:
— Как мы себя сегодня чувствуем, мистер Гольдбаум?
Дремавший пациент приоткрыл глаза и недовольно пробурчал, чтобы его оставили в покое. Сестра, нимало не смутившись, пообещала зайти попозже.
Во время этого коротенького разговора человек, уже переодевшийся в чужое платье, простоял в туалетной комнате, прижавшись к стене. В руках он сжимал гибкий катетер: вещь, которая спасает жизнь, может отнять ее еще легче. Когда медсестра вышла из палаты, он с облегчением откинул голову назад. И быстро скосил глаза вбок — туда, где ему почудилось какое-то движение.
Оно не почудилось. Человек резко оторвался от стены и уставился в лицо чужака. Он хорошо помнил это лицо — эту квадратную угрюмую морду, владельца которой он сам же и застрелил. Он хорошо помнил, как отбросило федерала, когда ему в грудь влетела пуля, способная уложить на месте даже буйвола. Человек с глухим рычанием рванулся навстречу ожившему покойнику.
Это было зеркало.
Не веря своим глазам, человек подошел вплотную, коснулся стекла, потом собственного лица.
Это было зеркало.
Человек сполз по стене на корочки и взялся за голову. Значит, это отражение. Значит, лицо — мое… Значит, я вернулся в чужое тело…
Надо полагать, нормального человека подобное умозаключение отправило бы в нокаут. Но тот, кого любой из участников вчерашней операции в Мэрилендском банке без колебаний назвал бы агентом Уиллисом, на удивление легко смирился с бредовой мыслью. Больше того — он продолжал размышлять, и ему нельзя было отказать в определенной логике: «Если я оказался в чужом теле, значит, мое собственное находится где-то еще. Бесхозное. То есть мертвое. И скорее всего, его следует искать в морге. В морге при госпитале. Где это может быть?..»
Человек сдернул с вешалки куртку и выскользнул в коридор.
Чертовски странно смотреть на собственное тело, находясь вне его. Не на фотографию, не на телевизионное изображение, не на скульптуру даже. Овальное лицо, обрамленное короткой бородкой на французский манер. Никогда не видел его под таким углом… Сеточка морщин вокруг глаз — никогда не обращал не них внимания. Но ведь они едва различимы. И сейчас-то заметил лишь потому, что вглядывался в каждую черточку — ведь это прощание. Можно попробовать вывернуть голову и внимательно рассмотреть собственный затылок. Нет, не получится — мышцы того тела, которое провело ночь в морозильной камере, порядком застыли. Можно обменяться с собой рукопожатием: «Привет, Уоррен! А я теперь… А кто я теперь? Как меня теперь зовут? Неважно. Это я выясню. Сейчас мне надо сделать одну очень важную вещь. Ты уж извини, приятель, но я в тебя не вернусь, а мне кое-что надо».
Человек приподнял зеленую прорезиненную простыню, откинул угол, с усилием разогнул — уже не в воображении, а на самом деле — руку… собственного тела, не так ли? Нервный смешок сорвался с его губ.
На холодном, как авторучка на морозе, пальце тускло сияло обручальное кольцо. Человек попытался снять его. Ничего не получилось. Конечно, кольцо давно вросло в его плоть. Но плоть должна остаться здесь, в морозильнике, а ему самому надо уходить. Еще один нервный смешок исказил лицо. Человек обернулся, прищурился, осматриваясь. Подошел к рабочему столу хирурга, выдвинул ящик, позвенел никелированными железками, выбирая подходящий инструмент… Выбрал. Вернулся.