Лазарев. И Антарктида, и Наварин
Шрифт:
В Лондоне командир встретился с В. Корниловым. Тот наблюдал за постройкой парохода «Владимир» для Черноморского флота.
Бывалый парусник советовал молодому:
— «Орианда» в свое время была лучшей яхтой Европы, Иван Семенович, — Корнилов сочувственно вздохнул, — однако с той поры много воды утекло. В Петербургском яхт-клубе, почитай, все новейшие аглицкие яхты. Главный ваш соперник, по моему мнению, яхта «Варяг». Князь Голицын купил ее за большие деньги после взятия приза на гонках в Плимуте.
Противные ветры на Балтике задержали «Орианду», и она прибыла в Кронштадт накануне гонок.
На борту яхты первыми побывали контр-адмирал Ефим Путятин и капитан-лейтенант Константин Истомин. Бывшие черноморцы сопереживали — «Орианда» представляла лазаревскую школу и боролась за ее честь. А потому еще задолго до ее прихода они собирали сведения о морских достоинствах каждой из яхт, готовившихся к состязанию. И теперь сообщили Унковскому как личные наблюдения, так и мнения других опытных моряков.
Гонки начались от судейского судна — фрегата «Паллада». Красавец фрегат стоял на двух якорях. Унковский невольно вспомнил — десять лет назад фрегатом командовал Павел Нахимов, ныне черноморец. И ему, конечно, не могло не прийти на ум, что он будет последним командиром «Паллады»… А пока…
Жребий на гонках определяет место на старте. «Орианде» выпал самый неудачный номер — крайний подветренный буек. К тому же погода стояла тихая, ветер умеренный, значит, рисковых галсов не предвидится.
Пока лежали в дрейфе, Унковский собрал на палубе команду — мичманов Бутакова и Потресова, штурмана подпоручика Чернявского, двадцать пять матросов — бравых черноморцев.
— Планида наша, братцы, не токмо от жребия и ветра зависит. Первостатейно каждый шкот набивать втугую, враз команды исполнять споро, как учили, лежа на палубе, чтобы ветер не забирать. А там, глядишь, Бог даст, ветерок посвежеет.
На юге едва просматривались небольшие облачка. Как только командир кончил, раздался пушечный выстрел с «Паллады», что означало — занять назначенное место. По второй пушке яхты вступили под паруса, и гонка началась.
Как и предполагал Унковский, «Орианда» оказалась концевой, а первым шел «Варяг». Но, видимо, на небесах услышали призывы черноморцев. С юга надвинулись тучи, ветер посвежел, и настроение экипажа «Орианды» постепенно поднялось — команда знала лихость своего командира и верила в его удачливость.
Ветер быстро крепчал. На всех яхтах спешно брали рифы, убирали паруса. «Орианда», наоборот, рискуя перевернуться, поставила дополнительные паруса и стремительно понеслась по волнам, обгоняя соперников.
В семь часов вечера троекратное «ура!» прогремело на «Палладе» — «Орианда» первой финишировала, оставив далеко всех за кормой.
Императорский приз — серебряный позолоченный ковш — вручал сам Николай I на борту «Орианды».
— Передашь приз Михаилу Петровичу. Это его награда. — В высокой выучке экипажа на переходе в Петербург император убедился.
Расставаясь, он обнял Унковского и поздравил с чином капитан-лейтенанта.
Стоявший рядом Меншиков вполголоса проговорил:
— Ваше величество, Унковский всего три года в лейтенантах, а положено лет десять-двенадцать. Справедливо его наградить не чином, а орденом Станислава.
Николай нахмурился и недовольно ответил:
— Помолчи, я своих решений не отменяю…
Командира «Орианды» нарасхват принимали в высших кругах Петербурга, побывал он даже на свадьбе великого князя Константина Николаевича.
Настала пора отправляться в Севастополь, но, как сказывают, «набежит беда — и с ног собьет».
Накануне отхода яхты в Кронштадте вспыхнула холера. Заболели два матроса — оставили их в госпитале.
Штормами встретила «Орианду» Балтика. На следующий день холера скосила пятерых матросов и штурмана — похоронили в море. Спустя неделю в кают-компании корчилась в судорогах почти вся команда. Вахту несли трое: командир, мичман и боцман.
Едва добрались до Копенгагена, опять беда. Узнав, что на яхте холера, приехал из крепости датский офицер: «Правительство требует оставить датские владения».
«А ведь здешний наш посланник немец, где же он, ему хоть бы что», — подумал Унковский.
— Яхта не тронется с места, пока я не получу медикаменты и провизию.
— В таком случае крепость откроет огонь по судну.
Командир усмехнулся и позвал боцмана:
— Травите якорный канат, станем поближе к батарее. — Унковский повернулся к офицеру: — Нас погубите и сами на тот свет уберетесь. Трупы наши холерные к берегу прибьет, вот и вам будет лихо с холерой.
Вечером к борту подошел барказ с провизией, появился доктор с медикаментами.
Экипаж потерял офицера и восемь матросов, треть состава. Лазарев предписал Унковскому нанять недостающий экипаж в Англии, но тот решил обойтись. В Атлантике яхту прихватил сильный шторм, сломало бушприт. Починив «Орианду» в Кадиксе, наконец-то добрались до Севастополя.
Несколько озадачила Унковского встреча с любимым наставником. Лазарев, во-первых, объявил карантин, а когда встретился с Унковским, сделал ему разнос за сломанный бушприт. Спустя несколько дней адмирал оттаял, и все пошло по-прежнему.
Лазарев поступил мудро — Унковского везде чествовали, могла закружиться голова. В письме отцу Унковского, Семену Яковлевичу, старинному приятелю, Михаил Петрович все объяснил подробно и порадовался от души. «Поздравляю тебя, любезный друг Семен Яковлевич, с производством Вани вашего в капитан-лейтенанты. Я очень рад, что его произвели, несмотря на то что многие, вероятно, и на него и на меня губы дуют; но в этот раз я нисколько не участвовал: он сам схватил чин себе и скакнул через четыреста с лишним человек, коль скоро увидели в нем такого командира тендера, каких в Балтике никогда не бывало, да и теперь нет…»