Лазарев. И Антарктида, и Наварин
Шрифт:
— Авось тебе выпадет жребий их преемником оказаться.
Он взял бокал и встал:
Что ветры мне и сине море? Что гром, и шторм, и океан? Где ужасы и где тут горе, Когда в руке с вином стакан?Резанов захохотал, а Державин, сделав паузу, продолжал:
Спасет ли нас компас, руль, снасти? Нет! сила в том, чтоб дух пылал. Я пью! и не боюсь напасти, Приди хотя девятый вал!Гости с изумлением слушали поэта. Таким Державина они видели впервые. Гаврила Романович поднял бокал:
— Нынче выпала мне честь напутствовать вас в дальний вояж. Будьте сильны духом и помните об отечестве, которого и дым нам сладок и приятен [33] . Успешного плавания вам, други мои! И твоим собратьям, Мишутка, кои в морях обретаются. Доброго пути, удачи вам и попутного ветра.
За распахнутым окном внезапно потемнело, вихрь вздул занавески, застучали дробью капли летнего дождя, с Финского залива нашел очередной шквал…
33
Из стихотворения Державина «Арфа» (1798).
Почти два десятка лет состоял послом России в Англии генерал от инфантерии граф Семен Воронцов. Выученик своего дяди, канцлера и ловкого интригана елизаветинской эпохи графа Михаила Воронцова, перенял многие привычки своего знатного родственника. В Лондоне он пользовался авторитетом, был известен в широких кругах как хороший дипломат. В Петербурге завидовали его дипломатическим успехам и недолюбливали.
В погожий осенний полдень секретарь доложил о прибытии камергера Резанова.
— Проси, — коротко распорядился Воронцов, не по возрасту живо поднимаясь из кресла. Он давно получил известие из Петербурга об отправлении экспедиции.
Поздоровавшись, Резанов вынул конверт:
— От их сиятельства графа Воронцова Александра Романовича.
Передавая конверт, Резанов подумал: «Как, однако, он похож на брата». Распечатывая конверт, Воронцов указал Резанову на кресло.
Глядя со стороны на Воронцова и Резанова, нетрудно было заметить их сходство. Несмотря на большую разницу в годах, они походили друг на друга сухощавостью фигур, стремительностью в движениях, учтивостью манер.
Пробежав письмо, посол положил его на стол.
— Два дня назад первый лорд адмиралтейства сообщил мне о прибытии в Фальмут шлюпа «Нева» под командой Лисянского.
— Мы несколько задержались, — улыбаясь, ответил Резанов. — В Немецком море нас ночью разлучила стихия, изрядно потрепала непогода. Слава Богу, все обошлось, лишь мелкие поломки.
— Шторм, однако, был довольно жестоким. Мне известно, что в Ла-Манше затонуло несколько судов. Я удивляюсь, что ваши корабли не имеют серьезных повреждений. — Воронцов усмехнулся. — Если откровенно, милостивый государь, я мало верю в успешность предприятия, затеянного графом Румянцевым и графом Мордвиновым.
Воронцов часто и довольно открыто высказывал свое мнение, противное решениям Петербурга.
— Но, ваше сиятельство, российские мореходы на Великом океане три десятилетия успешно хаживают к американским берегам, — возразил недоуменно Резанов.
— Как бы то ни было, имена Лисянского и Крузенштерна вряд ли будут широко известны публике, подобно именам Кука и Фиппса.
Резанова задела за живое последняя фраза.
— В свое время, ваше сиятельство, именно капитан Кук высоко отзывался о российских моряках в Русской Америке.
Воронцов поднял брови: «Однако этот щеголь знает больше моего», — и перевел разговор.
— Мне известно, что его величество посылает вас с миссией в Японию.
— Да, это первый официальный шаг нашего государя навстречу этой загадочной для нас державе.
Воронцов сомнительно сжал тонкие губы.
— Аглицкие дипломаты который десяток лет пытаются пробить брешь в Японию, но безрезультатно. Однако Бог вам в помощь. Когда вы намерены отправиться и нужно ли содействие какое-либо?
— Благодарю, ваше сиятельство, власти в Фальмуте любезно все нам предоставили, думаю не позднее пятого октября отплывать.
Воронцов и Резанов распрощались. Задержав камергера, посол улыбнулся:
— Передайте поклон Крузенштерну и Лисянскому. Десяток лет назад они через мои руки проходили, приехав волонтерами в аглицкие эскадры. Поначалу в Вест-Индию, затем в Ост-Индии несколько кампаний совершили. Кстати, через неделю-другую ожидаю команду гардемарин из Морского корпуса. Буду им вспомоществовать в адмиралтействе…
Со времен Петра Великого русские офицеры и гардемарины, по взаимной договоренности с Великобританией, периодически, раз в пять-десять лет, проходили службу на кораблях королевского флота.
Не одна сотня линейных кораблей и фрегатов охраняла интересы метрополии, вооруженной рукой держала в подчинении колонии, отбивала наскоки соперников — Франции, Испании, Голландии. Русские волонтеры, кроме отменной морской выучки, осваивали морские театры в Атлантике, Средиземном море, Индийском океане. Перенимали навыки военной выучки англичан, в совершенстве осваивали английский язык.
В конце октября в Портсмуте распределяли по кораблям прибывших русских гардемарин. Кто-то попал на Мысовскую эскадру у Доброй Надежды, некоторых направили в Канальную эскадру метрополии. Михаил Лазарев, Александр Авинов и Алексей Шестаков попросились на один корабль, и их назначили на фрегат, следовавший к Наветренным островам. Семен Унковский отправился на корабле к Бермудам.
Все было в новинку — язык, порядки, нравы. Русские гардемарины выступали на кораблях в роли мичманов. В английском флоте мичмана составляли извечный костяк — прослойку между офицерами и матросами. Лазарев первым из друзей подметил существенное различие: