Лазарев. И Антарктида, и Наварин
Шрифт:
В конце января на корабль привезли последние выверенные астрономические инструменты и хронометры. Казалось, все было готово к плаванию, однако выход корабля задерживал комиссионер Молво.
Неделями он пропадал в Лондоне и наконец прислал письмо, где, ссылаясь на торговые операции, сообщал, что раньше чем через две недели не сможет закончить свои дела.
Лазарев зашел в каюту Унковского:
— Вот так-то, Семен Яковлевич, в чужом хомуте воз тащить. И не волен я нынче повелевать Молво. Видимо, загуливает прохиндей в трактирах.
— Поставь ему в убытки стоянку. — Унковский пересел на койку, уступая место капитану. В открытый иллюминатор порывы ветра заносили редкие снежинки,
— Я и то сам подумываю, надобно проведать о цели его в Лондоне. — Лазарев взял циркуль, прищурился. — Мыслю, что к Горну нам нынче не попасть. — Он прочертил циркулем на восток, сжал губы. — Пойдем на восток, к Новой Голландии [59] , в Джексон, оттуда поднимемся к Алеутам в Новоархангельск [60] . Слыхал я о плавании капитан-командора Головнина — сей славный капитан месяц полный, почитай, у мыса Горна противоборствовал штормам, однако в конце концов повернул к Доброй Надежде.
59
Так называлась Австралия, поскольку была открыта в 1606 г. голландцем В. Янсзоном.
60
Новоархангельск — с 1867 г. город Ситка на о. Баранова (Аляска), основан в 1799 г. А. А. Барановым, де 1867 г. был центром Русской Америки.
Унковский кивнул согласно. Неделю назад он разговаривал с Швейковским об этом варианте, но не было случая объясниться с капитаном.
Минули все сроки, а комиссионер не появлялся. Возмущению Лазарева не было предела, когда он приехал в Лондон. Как он и предполагал, Молво шастал по увеселительным заведениям и не думал отправляться в плавание.
— Даю вам два дня сроку, ежели не явитесь с грузом и документами, пеняйте на себя — корабль уйдет вместе с конвоем.
Внушение подействовало, все грузы спустя два дня были доставлены на борт. Как раз вовремя. Из Портсмута вот-вот собирался уйти большой караван торговых судов под охраной английского конвоя.
На материке еще продолжалась война с Францией. Обессиленная армия Наполеона яростно сопротивлялась, союзники потерпели ряд неудач, и Наполеон не терял надежды взять реванш. Французский флот изо всех сил старался блокировать Британию, перехватывал купеческие суда, вступал в схватку с одиночными кораблями.
Рисковать успехом кругосветного вояжа в самом начале плавания было неразумно. Лазарев договорился с командиром очередного конвоя капитаном Старком и присоединился к каравану. Сумрачным вечером при довольно свежем ветре 27 февраля конвой вышел в море.
Спустя два дня Унковский сделал первую запись в дневнике:
«Ветер продолжался с прежней своей силой, и скоро берега Европы скрылись из виду. Каждый из нас чувствовал некоторое уныние при оставлении Британского канала, вспоминая близких людей. При этом особенно пронеслась мысль, придется ли еще раз обнять свою добрую матушку, сестру и брата; далекий придется нам путь иметь, и много страданий необходимо нужно было перенести. Дружная наша компания скоро утолила наши мысли. Мы радовались, что оставили Портсмут, не упуская последнего конвоя. Попутный ветер и временами приятная погода рассеивали скуку, и мало-помалу приятное спокойствие духа восстанавливалось».
Неподалеку от Мадеры «Суворов» распрощался с конвоем, поставил полные паруса и начал самостоятельное плавание к берегам Южной Америки.
Монотонно тянулись дни плавания в открытом
Еще прежде не однажды размышлял Лазарев о превратностях морской службы. Подчас не штормы и шквалы приносили беду кораблям, а многомесячные отрывы от берега, отсутствие земных удобств и общения с близкими людьми. Длительное однообразие деятельности противно натуре человека и любо разве только ограниченным и тупым людям. Например, «усидчивым» чиновникам из Морского министерства и Адмиралтейства, десятилетиями, будто яйца, высиживающими чины и награды.
Настоящему же человеку присущи активные действия, как свежий ветер ему надобны перемены. Природа его такова, иначе им овладеет скука, а отсюда и всякие пакости, дремлющие до поры, просыпаются и выползают наружу.
Командир накануне вояжа запретил на корабле какие-либо азартные игры, особенно в карты. Правда, сам он не был ханжой. В Кронштадте в долгие зимние вечера поневоле поигрывал в картишки с друзьями по квартире, такими же молодыми офицерами. Но больших ставок не делали, играли на мелочь. Все его друзья, как и он, жили на скудное жалованье, которого едва хватало, чтобы свести концы с концами. Другое дело на корабле. Не раз наблюдал Лазарев в английском флоте, как страсти в картежных играх переходили в драки и поножовщину среди матросов.
Вино для офицеров, как правило, подавалось в кают-компании, к обеду или ужину по потребности и настроению. По совести сказать, среди флотских офицеров чрезвычайно редко сыщешь «белую ворону» — непьющего человека. Тем более на корабле, в походе. Поэтому, по традиции, офицеры всегда закупали в складчину запасы вина, оно всегда имелось в кают-компании.
Матросам, по закону, ежедневно отпускалась традиционная «чарка» водки. При больших авралах, в шторм, по праздникам командир за свой счет добавлял частенько казенную «чарку». Вольноопределяющимся, помощнику штурмана, доктору, пассажирам, комиссионеру Молво и его помощнику разрешалось употреблять спиртное только в каютах, но после того запрещалось появляться на палубе. Не всем пришлось это по нутру, особенно комиссионеру и его помощнику Федору Красильникову.
Лазарев уже в первом плавании старался, чтобы матросы, подолгу оторванные от берегов, не скучали. То боцмана подошлет морские байки поведать в кубрике, то сам посидит среди матросов вечером на баке.
Ближе к тропикам, по погоде, ложились в дрейф, сооружали между двумя выстрелами тент, на случай нападения акул, и устраивали купание за бортом. Длинными, темными вечерами с бака долго разносились над океанской гладью то звонкие, то грустные задушевные песни о России…
Заканчивался последний день марта, солнце клонилось к закату. Теплый, умеренный ветер наполнял паруса «Суворова».
— Справа корабль! — крикнул марсовый.
Унковский вскинул подзорную трубу. Милях в восьми-девяти дрейфовал, по-видимому, бриг.
— Доложите капитану, неизвестный парусник справа, — не отрываясь от трубы, скомандовал он.
— Позволь, Семен Яковлевич.
Унковский оторвался от трубы, рядом с ним, в одной рубашке, стоял Лазарев. Взяв трубу, несколько минут разглядывал молча неизвестный корабль, затем повернулся к Унковскому:
— Прикажи прибавить парусов и привестись на полрумба. Сей корабль военный, он начал ставить паруса, не исключено, что французский капер. — Сдвинув брови, Лазарев вскинул голову. Крутой ветер отбирал скорость. — Нам никаким образом нельзя допустить с ним стычку, однако, ежели придется, — он повернулся к Швейковскому, — Павел Михайлович, прикажи вызвать канониров и изготовить орудия на оба борта, чем черт не шутит.