Лазарев. И Антарктида, и Наварин
Шрифт:
— Распорядитесь, Дмитрий Иринархович, немедля катер к трапу.
Многое передумал он, пока катер шел к берегу, то и дело вздымаясь на гребнях крутых волн. Кадьяна он и сам терпеть ныне не может, склочник и интриган, кроме всего, оказался. Однако «смутьянов» более сотни, почти вся команда. В случае огласки всем грозит острог, каторга, плети, если не более. Дело надо как-то замять, не давать законного хода.
Настороженным гулом встретила офицеров толпа матросов на берегу. Впереди стояли два усатых старослужащих.
— Ваше высокоблагородие! Будь что будет, а ежели Кадьяна с «Крейсера» не уберете, нога наша на палубу не ступит.
Непривычно
— Вот что, братцы, — матросы затихли, — что было, то прошло. Кадьян нынче болен и с корабля списывается.
Команда одобрительно загалдела.
— А теперь, — сказал Лазарев, нахмурясь, — все на корабль! Да, чур, все, что было — быльем должно порасти, о том нигде не болтать!
В тот же день с глазу на глаз он дал ясно понять Кадьяну, что его служба на «Крейсере» дальше невозможна. По его настоятельному «совету» Кадьян подал рапорт с просьбой списать его с фрегата по болезни.
Вскоре пришел из Петропавловска шлюп «Ладога».
Михаил сразу же договорился с братом. На «Ладогу» переходит Кадьян, а вместо него на «Крейсер» — толковый лейтенант Дмитрий Никольский, старший на шлюпе. В очередном донесении Лазарев-второй сообщил между прочим начальству о том, что «воспоследовала небольшая перемена: лейтенант Кадьян, служивший на вверенном мне фрегате, по причине расстроенного его здоровья, над коим суровый в Ситхе климат мог бы возыметь еще худшие последствия, переписан мною на шлюп «Ладога», вместо него поступил на фрегат с оного лейтенант Никольский». Вот первые и последние официальные следы недавнего брожения. Спустя пять лет судьба опять сведет Кадьяна с Лазаревым в чем-то сходной ситуации…
Командир шлюпа доставил конфиденциальное указание Лазареву об отмене всех мер по пресечению плавания американских судов вблизи берегов Русской Америки.
Ознакомив Муравьева с указанием из Петербурга, Лазарев нахмурился:
— Сия инструкция противоречит тому, что я имел ранее от министра. Видать, курс нашей политики меняется на противоположный.
Муравьев, как всегда, пригласил Лазарева отобедать и за столом продолжал разговор:
— История эта, Михаил Петрович, давняя. Прежде наши влиятельные акционеры — Румянцев, Мордвинов, Пестель — привлекали государя в компанию и вели энергично дело к защите ее интересов от покушений американцев. Военные суда для поддержания порядка направляли, подобно вашим.
— Так что же изменило такое направление политики?
Муравьев загадочно рассмеялся:
— Политику, милейший Михаил Петрович, проводят персоны. Нынче управляет всеми иностранными делами Карл Нессельроде [72] , слыхали?
Лазарев кивнул головой, а Муравьев, не скрывая недовольства, продолжал откровенничать:
— Сей, пардон, карлик в буквальном смысле, иноземец по рождению и происхождению весьма ловко и споро при дворе карьеру спроворил. Выгодно женился на дочери министра финансов. Государя обворожил, а между тем истинные интересы России ему по борту. Американцы настырные, а ему же неохота с ними копья ломать. К чему нервы трепать?
72
Нессельроде Карл Васильевич (1780–1862) — граф, с 1845 г. канцлер, в 1816–1856 гг. министр иностранных дел.
Раньше
Впервые Лазарев заглянул в узенькую щелочку кухни, где вершились дела Российско-Американской компании, и ему стало не по себе…
Царское правительство сделало первый, едва заметный шаг назад, уступая напористым американским дипломатам…
73
Каподистрия Иоаннис (1776–1831) — граф, в 1803 г. был статс-секретарем Республики Ионических островов, с 1807 г. на русской службе. В 1827 г. избран президентом Греции, пал жертвой заговора, инспирированного Англией и Францией.
Корабли готовились к переходу и через неделю отправились в Калифорнию. Неприветливо встретил моряков осенний океан. К вечеру разыгрался шторм. Ночью ветер достиг ураганной силы. Паруса трещали и лопались под его напором. Гигантские волны закрывали огни фальшфейера «Ладоги», которые скоро исчезли в кромешной тьме. Целую неделю не утихал шторм.
После полудня «Крейсер», сильно накренившись, нес полные паруса. На вахту заступил Завалишин, а через полчаса к нему подошел Нахимов.
— Соскучился по доброму ветру, — улыбаясь, проговорил он. Закинул голову, придирчиво осмотрел паруса, снасти.
— Барометр нынче упал довольно, быть буре. — Завалишин только что записал метеорологические наблюдения.
Прохаживаясь на шканцах, они делились впечатлениями о стоянке в Новоархангельске.
— Человек за бортом! — донесся вдруг громкий крик с бака.
— Право руль на борт! Справа грота-булинь отдать! — скомандовал Завалишин.
За борт полетели буйки, Завалишин бросил небольшую лестницу. «Крейсер» пробежал два-три кабельтова, теряя ход, приводился к ветру. Штормовые волны сильно раскачивали его.
Не теряя ни минуты, Завалишин послал в шлюпку на левый борт первых попавшихся шесть матросов.
— Павел Степанович! — Завалишин понимал, что он не вправе приказывать, на баке для этой цели подвахтенный мичман, а Нахимов здесь случайно. — Отправляйся с ними!
Спустя мгновение Нахимов был в шлюпке. Спускать ее на такой качке бессмысленно, разобьет в щепки. Матросы схватили топоры. Улучив момент, когда фрегат наклонился, едва не черпнув бортом, Нахимов скомандовал:
— Руби тали!
Шлюпка полетела вниз и с ходу отвалила от борта. Матрос на салинге красным флагом отмахивал в сторону кормы, где едва-едва виднелась голова упавшего за борт.
— Стало быть, — докладывал боцман Лазареву, — канонир Давыдка Егоров на левых фор-русленях юнферс раскручивал, видать, волной сшибло, а может, поскользнулся.
Тем временем шлюпка, скрываясь за огромными волнами, еле виднелась. Лазарев неотрывно всматривался за корму в бушующий океан, временами вскидывал голову вверх. Два матроса и унтер-офицера на раскачивающихся салингах до боли в глазах следили за горизонтом. Прошел час, другой. Шлюпка давно исчезла в гребнях волн. Сумеречная мгла исподволь опускалась над бушующим океаном.