Лазурный берег болота
Шрифт:
– Ходють тут всякие. Понаехали со всех краев, нам, москвичам, жить не дают. Ишь! Вырядилась! Поживи, как я, на пенсию, тогда новые туфли не купишь, гордиться не станешь.
Услышит Ирина сей спич и ответит:
– Ой, простите, помешала вам идти с тяжелой сумкой. Давайте помогу ее дотащить, вам куда надо?
Терпению моей свекрови позавидуют многие китайцы, а ее дружелюбию все плюшевые зайки. Но иногда даже у Ирины Леонидовны выдается плохой день. И по тому, как изменился взгляд матери Ивана, я поняла: она сейчас изо всех сил борется с собой, чтобы не схватить веник
Я подошла к Рине и забрала у нее собаку. Если вы думаете, что Иван решил поиздеваться над матерью, ведя себя наиглупейшим образом, то ошибаетесь. Сын любит и уважает маму. Просто мы работаем в такой структуре, где каждое слово имеет значение, а приказы начальства должны исполняться добуквенно. Велено вылить содержимое флакона? И его выльют. Произнесут: «Намочите диски», – и на вату накапают небольшое количество жидкости. Приказы не обсуждают, их исполняют, даже если они кажутся глупыми. Спорить, высказывать свое мнение можно и нужно на совещании. А уж когда принято решение и приказано его выполнять, то изволь подчиниться. И согласитесь, глаголы вылить и смочить вовсе не синонимы.
– Почему даже самые умные, состоявшиеся мужчины, придя с работы, превращаются в существ, не способных ничего сделать? – осведомилась Рина. – Никифор открывал холодильник, вытаскивал батон колбасы… Я его останавливала: «Милый! Лучше поешь по-человечески. Суп, второе, чай с пирогом». Супруг оборачивался, на его лице появлялась улыбка: «Дорогая, у нас есть суп? Где он?» Можно подумать, что я годами не готовила еду, а потом вдруг один раз в жизни отварила курицу, поэтому Никифор сейчас изумлен до крайности! И в каком месте может находиться кастрюля? В холодильнике, конечно! По какой причине супруг никогда не видел трехлитровый горшок ярко-красного цвета на полке? Мне неведомо. Но упомянутая сцена с колбасой повторялась каждый вечер. Один раз у меня выдался трудный день, я устала, потеряла самообладание и на очередное: «Где суп?» – ответила: «В прихожей, в подставке для ботинок». Никифор заулыбался, отправился в холл, открыл шкаф…
– Ну, я бы так не поступил, – вздохнул Иван, – папа должен был попросить: «Подогрей мне супчик», а не выяснять, где он находится.
С этими словами муж подошел ко мне и начал гладить Мози по голове, потом втянул в себя воздух.
– Пахнет чем-то таким… хорошо знакомым. Таня, ты ладони лекарством измазала. Между пальцами коричневые пятна.
– Лекарство вытекло, – вздохнула я и поставила бульдожку на пол. – Думаю, это не страшно, я щедро намазала уши собаки и…
Рина приблизилась к нам, наклонилась над Мозесом, потом провела ладонью по его ушам и лизнула лекарство, которое попало ей на пальцы.
– Что ты делаешь? – испугалась я. – Препарат не для внутреннего употребления. На нем написано большими буквами: «Наружное».
Ирина Леонидовна быстрым шагом подошла к «острову» и схватила пузырек, из которого я накапала Мози в уши.
– Ага. Танюш! Ты считаешь, что сей препарат нельзя пить?
– Конечно, нет! – воскликнула я.
– Но здесь нигде нет ни слова о том, что им надо обмазываться, – продолжала свекровь.
Потом она посмотрела на строй флаконов и бутылочек, взяла крайний пузырек и прочитала:
– «Средство для ушей. Наружное. Не употреблять внутрь». Танюша, ты перепутала, взяла вовсе не капли для Мози.
Я похолодела:
– Ужас! Чем же я намазала бульдожку?
– Шоколадным соусом для мороженого, – заявила Рина и расхохоталась.
– Так вот почему Роки проявил беспредельную любовь к брату и принялся его вылизывать, – осенило Бровкину.
Рина схватила бульдожку.
– Дорогой, мы сейчас опять протрем тебе уши. Какой хлоргексидин брать?
– Один процент, – уверенно ответил Иван Никифорович.
– Ноль, ноль, пять, – почти одновременно с ним произнесла Надежда.
– Два, – возразила я.
Рина схватила инструкцию.
– Таня права! Ваня, повторяем! Танюша, смотри не перепутай бутылочки.
– Честное слово, я не виновата, – начала я оправдываться. – Странно, что кому-то в голову пришло выпустить соус в белой пластиковой таре. Обычно все, что связано со сладким, наливают в разноцветную упаковку.
– На самом деле ты ни при чем, – тут же принялась защищать меня Ирина Леонидовна. – На бутылке нет ни слова, только на ее дне приклеена бумажка розово-коричневого цвета, на ней и сообщается про соус к мороженому. Просто странно. Небось не только ты решила, что в таре лекарство. Виноваты те, кто разливает жидкий шоколад в такие упаковки.
– Ну… на подливке для пломбира была яркая бумажка, – забубнила Надежда, – розово-коричнево-зеленая с рисунком: вазочка, а в ней разноцветные шарики, но я ее отодрала.
Мы с Риной одновременно задали вопрос:
– Зачем?
– Эта обертка резала глаза, оскорбляла мое чувство прекрасного, – поморщилась Бровкина, – вот я и избавилась от нее.
– Хватит болтать о ерунде, – спохватилась свекровь, которая стояла за «островом» напротив меня. – Танюша, обрати внимание, я ставлю капли слева от подставки с ножами.
– Слева от подставки с ножами, – повторила я, – отлично.
– Начали, – засуетилась Рина, – Ваня, диски! Намочи! Три уши! Только не свои, а Мозины.
– Спасибо за уточнение, – прокряхтел муж, наклоняясь над собакой, – но я уж не такой идиот, чтобы протирать свои уши.
Иван выпрямился.
– Таня! Вперед, – скомандовала Ирина Леонидовна, – сосредоточься. Слева от подставки для ножей! Слева!
Я повернулась к «острову», увидела черную коробку, из которой торчали ручки резаков. Она находилась между двумя почти идентичными белыми бутылочками.
– Слева от подставки? – на всякий случай уточнила я.
– Да, верно, – зашипела Рина, – ускорься! Мози вырывается.
– Пару секунд, и в его ушах будет лекарство! – обнадежила я мать Ивана.
Потом схватила бутылочку и села около бульдожки. Мози оживился и начал облизываться.
– Ну, нет, дорогой, – пробормотала я, нажимая на мягкие стенки упаковки, – второй раз тебе не повезет. Никакого шоколада в ушах не окажется.
– Танюша, ты опять льешь на собаку соус для мороженого! – воскликнул Иван.