Лазутчик и крот
Шрифт:
— Тебе не понять, — махнул рукой Йона.
— А куда тебя завтра отправляют?
— Говорят, что в южное Благолесье.
— Слышал, там сейчас витает смерть.
— А мне плевать. Жалко только уезжать из Кихшо. Хоть наша столица и дрянь, но все же лучше чем лагерь, посреди леса.
— Кихшо, прекрасный город. Ты в других то когда-нибудь бывал?
— Нет.
— Вот то-то и оно.
— Скажи-ка мне лучше куда тебя определили?
— Ты же знаешь, что в ордене лазутчиков все тайное, — сказал улыбнувшись Дарей.
—
— Ладно, пойду я. Мне нужно навестить отца.
— А как же арена? Мы же договаривались смотреть сегодня бои?
— Все в силе. Но начало после обеда. А сейчас еще утро.
— Думал мы вместе накидаемся вина, — крикнул Йона вслед удаляющемуся по каменной улице Дарею.
Неподалеку от центра Кихшо располагалась огромная рыночная площадь. Толпы зевак и клиентов заполняли ее с раннего утра до самого позднего вечера. Тысячи торговцев раскладывали свои палатки, в ожидании неплохого навара. Сюда стекались товары со всего света. Среди длинных рядов ходили проверяющие чиновники мелкого ранга. Нет, их не интересовало качество товара. Они проверяли только золотые и серебряные монеты, на соответствие требованиям Полуострова. А также взимали ежедневный налог.
По всей площади расходился запах жареной рыбы и хлеба, шедший от ряда горячих закусочных. Там же оборудовал свой пост упитанный стражник. Он целый день поедал бесчисленные порции местной снеди, а в перерывах отчитывал своих подчиненных, которые не уследили и не прогнали с рынка очередного мошенника или карманника.
По центру рыночной площади, расположилось полукругом огромное кирпичное здание. Оно возвышалось в пять внушительных этажей над палаточными рядами. Около множества арочных входов зазывалы приглашали посетителей внутрь. В здании было по сотне комнат на каждом этаже. В каждой комнате было по одной-две лавки. Здесь разрешалось работать только членам гильдий торговцев.
Отец Дарея был колбасником. Будучи членом гильдии, он арендовал лавку на пятом этаже. Колбасу доставляли с его собственной маленькой фермы к югу от Кихшо.
— Дабри, прости меня, пожалуйста, я не помню где записи, — оправдывался полный коротышка среднего возраста, прямо посреди лавки пропитанной запахом вяленого мяса.
— Да ты хотя бы вспомни когда мы начали отсчет, — настаивал седой старик.
— Три, четыре, может пять лет назад я правда не помню. Есть одна запись, первое, седьмое, но как ее расшифровать я не знаю.
— А что если сопоставить с календарем и вычислить точный год? — не отставал хозяин лавки от своего помощника.
— Дабри, на Полуострове множество календарей. По какому ты хочешь отсчитывать? По календарю Кандетрика сейчас идет двести семьдесят третий год. По календарю Кандебрика триста сорок седьмой. По календарю Канделябра сто тридцать первый. По календарю Кандетрака четырехсотый. А уж по календарю
— Ты меня совсем запутал Толстяк. Хорошо, прибыль в четыре золотые монеты есть, и то неплохо. А за какой период, да хоть за какой.
— Даже за год не густо Дабри. Надо было все таки вялить по рецепту со второго этажа.
Глаза старика налились кровью.
— Да как ты смеешь негодник! — прикрикнул старик. — Колбасы честного торговца, даже будучи грубы и не изысканны с виду, будут полезны для покупателя, тогда как только мерзавец, под видом деликатесов, подсунет дешевую испорченную отраву.
Толстяк побежал прочь из лавки, столкнувшись в дверях с Дареем, который слышал весь разговор.
— Привет Толстяк. Здравствуй отец.
— Я уже ухожу! — крикнул полный коротышка.
Дарей подошел и обнял своего старика.
— Я уезжаю сынок, — произнес Дабри.
— Дело в болезни?
— Да. Все тяжелее становится. Лекари в Кихшо только плату берут, а боль не снимают.
— Покажись лекарям за городом.
— Они еще хуже. Но есть один очень далеко. К нему я и поеду.
— Насколько далеко? — спросил Дарей, взяв в руку небольшой кусок вяленой говядины. Ему жутко захотелось есть от волнения и он надкусил немного.
— Сверхгорье.
Дарей закашлялся, сплюнув кусок на пол.
— Так далеко от Полуострова, нужно быть осторожным. Неизвестно кто там живет. К тому же…
— Почему ты замолчал?
— Я не замолчал отец. За знахарями могут скрываться демоны.
— Он не знахарь сынок, а самый настоящий лекарь. Один мой давний друг, моряк, рассказывал мне о нем.
— Тем более нельзя доверять морякам, ты же знаешь что с ними бывает после захода в Порченное море. В них вселяются сущности зла.
— Ты говоришь об одержимых. А мой старый приятель был в здравом уме. Впрочем закончили разговор. Тот лекарь моя единственная надежда.
— Прости меня отец. Я пришел сказать, что завтра мы идем на север в город Тико. Там я присоединюсь к отряду Лазутчиков.
— Очень жаль что ты выбрал этот путь. Я так надеялся, что смогу передать тебе ферму.
— Твои предубеждения к военной академии для меня огорчительны, отец.
— Да не в этом дело. К тому же главная моя предубежденность это та опасность, которая скрывается за твоей будущей службой.
На глазах старика показались слезы. Дарей вновь обнял своего отца и сказал:
— Не волнуйся. Я смогу за себя постоять. В своем выпуске я был лучшим.
— Я и не сомневался. Перед тем, как твоя мать покинула этот бренный мир, она сказала мне, что наши дети самые способные... И уж они позаботятся обо мне в старости.
— Не переживай отец. Тебе только недавно исполнилось пятьдесят. Вся твоя старость еще далеко впереди.