Льдинка
Шрифт:
Тима чуть не поперхнулся сайрой с хлебом. Он хотел как-то выкрутиться, но его опередил Антон.
– Брежнев давно умер, – важно сказал он, намазывая маслом хлеб. – Сейчас у нас президент. Путин Владимир Владимирович.
– Президент? – не поверил Артур. – Быть такого не может! Президенты в Америке!
– В 2007 году будет и в России, – сказал Антон.
– А сколько еще республик присоединилось за это время к РСФСР? – поинтересовался Дильс.
Тима замялся. Сейчас этот усатый мужик с пристальным взглядом устроит им, как говорил Хрущев, кузькину мать.
– Сейчас Российская
– А, понял. Эстония, Грузия, – закивал головой Костя.
– Нет, – вздохнул Тима, гадая, стоит ли продолжать этот бесполезный разговор. Сказать ли, к примеру, что в 2007 году в России будут царить рыночные отношения, а коммунизм почил в бозе.
– Они стали независимыми государствами и отсоединились, – сказал он.
– А войны больше не будет? – спросила, немного смущаясь, Злата.
– Будет, – брякнул Антон, и Тима толкнул его под столом ногой, но того уже было не унять. – Война с Афганистаном, в конце семидесятых. А война с Чечней до сих пор идет.
– Как с Чечней? – переспросил Дильс недоверчиво. – У меня там столько друзей…
– Уже больше десяти лет, – вздохнул Тима. – С 1994 года.
– Что же это такое? – в голосе Артура слышалось изумление. – Войну с фашистами выиграли, и все заново, здрасте пожалуйста?
Тима тактично промолчал. Если бы они услышали про эпопею о «Бронзовом солдате», устроенную эстонскими властями, их, наверное, кондрашка бы хватила. Про падение рубля и прочие проявления капитализма он решил вообще ничего не говорить, иначе его тут расстреляют.
К его счастью, Злата сама перевела разговор в другое русло, видя, что ребята смущены расспросами.
– Может, подышим воздухом перед сном? – предложил Антон после ужина.
Тима согласился, а Артур буркнул:
– Не отходите далеко от станции.
– Почему? – спросил Тима.
– Выйди и увидишь, – не стал пускаться в объяснения Артур, занявшись чисткой ружья.
Тима поймал себя на мысли, что, несмотря на нарочитую грубоватость, Артур в целом производил впечатление неплохого человека, он прямо-таки излучал скрытую силу и надежность. А вот Константин нравился ребятам все меньше и меньше, Антон не преминул воспользоваться случаем, когда они остались одни, и сказал об этом Тиме с Яной.
– Тебе что, жениться на нем? – усмехнулся Тима.
– Нет, но что-то подсказывает мне, что с ним еще будут геморрои.
– Какие геморрои, завтра мы расстанемся и никогда больше не увидим его, – отмахнулся Тима.
Молодые люди обулись, накинули куртки и вышли за дверь. От яростных порывов ветра у них тут же перехватило дыхание – бушевавшая снаружи метель как нельзя лучше проиллюстрировала напутственные слова Артура. Маяк, высившийся в нескольких шагах от них, превратился в едва мерцающее желтое пятнышко, то пропадающее в снежной пелене, то появляющееся снова. Видимость ограничивалась расстоянием вытянутой руки.
– Пошли обратно! – прокричала Яна. – Ужас, я уже замерзла!
«Да уж, и вправду остров Усопших», – не очень весело подумалось Тиме. Неожиданно сквозь снежную светонепробиваемую вату что-то промелькнуло. Кажется, что-то темное… Или это ему показалось?
Когда они вернулись в помещение, Дильс как раз заводил в подсобку Аммонита.
– Придется тебе пока побыть здесь. Мы тебя не знаем, ты нас тоже, так что я не могу рисковать. Не держи на меня зла, товарищ Аполлинарий, – говорил он.
– Я тебе не товарищ, – вспыхнул Аммонит. – Товарищ от слова «товар», а я не продаюсь.
– Как тебе будет угодно, – ничуть не смутился Дильс и ловко закрыл за Аммонитом дверь, нацепив на нее здоровенный замок. И замок и ключ были стилизованные, как в старых русских сказках, потемневшие от времени.
– Спокойной ночи, товарищ! – раздался за дверью насмешливый голос Аммонита.
Дильс покачал головой.
– Скорее бы отвезти вас, ексель-моксель. Свалилось блядство на мою лысую башку. Артур, проверь метелемер.
Артур, к тому времени закончивший чистить ружье, убрал в специальный шкафчик оружейное масло с шомполом, а патроны переложил к себе в карман. «Открыл» ружье, скрупулезно оглядел каждый патронник, закрыл, взвел курки и щелкнул спусковым крючком. Проведя эти манипуляции, он передал ружье Дильсу и, быстро надев сапоги с курткой, вышел в ревущую пургу.
Он закрыл лицо теплым шарфом, включил фонарь, стараясь не забирать в себя слишком резко воздуха: нередко люди, впервые попавшие в подобный климат, теряли сознание только из-за того, что неправильно дышали. Фонарь пробивал снежную завесу максимум метра на три, и идти приходилось очень осторожно, буквально на ощупь. Однажды он, при силе ветра всего 30 метров в секунду, отошел в радиостанцию (она в 15–20 шагах от маяка), а потом попытался вернуться обратно. Ощущения такие, словно он искупался ночью при сильнейшем шторме, состоящем из ледяной крошки. По дороге возникали какие-то ямы, которых не было еще вчера, снежные барханы, образовавшиеся всего час назад, и все это в окружении беснующейся молочной бури.
Артур обошел станцию с торца, остановившись в двух метрах от маяка. Здесь располагался искомый метелемер, представлявший собой высоченный столб, на котором на различных расстояниях от поверхности установлены круглые заборники воздуха, оканчивающиеся женскими капроновыми чулками. Заборники самоустанавливаются по ветру, и в такие чулки за определенное время попадает некоторое количество снега, по которому можно определить, сколько его переносит в горизонтальном направлении метель через единицу длины берега. Артур вспомнил, как Дильс на досуге подсчитал, что через каждый километр переносится примерно 110 тысяч тонн снега в сутки. А это, как он заявил, равноценно 200 железнодорожным составам из 50 вагонов со снегом в сутки!
Неожиданно его правой ноги что-то коснулось, и молодой человек непроизвольно отшатнулся…
– Ну что встали? Идите спать. Или днем выспались? – Дильс окинул ребят добродушно-усталым взглядом. Те неловко переминались, явно чувствуя себя не в своей тарелке. – Давайте идите, завтрашний день будет не из легких. Обещаю.
Тима переглянулся с Антоном. Мысль о том, что все происходящее явилось следствием нахождения их в том злосчастном доме, не давала ему покоя. Что-то внутри него утверждало, что покидать остров преждевременно.