Льдинка
Шрифт:
После завтрака Дильс усадил перед собой Аммонита. Последний выглядел не лучшим образом. Припухшее бледное лицо и глаза с темными кругами свидетельствовали либо о неважно проведенной ночи, либо об ухудшении состояния руки. А может, одновременно о том и о другом.
– Прежде чем мы двинемся отсюда, я все-таки хочу услышать от тебя правду. От этого зависит, можно ли тебе хоть что-то доверить. Ты понимаешь меня? Что с тобой произошло?
Аммонит кивнул, потирая запястья.
– Мы подрались. Его звали Андрей, это мой напарник из бригады. Мы расчищали участок
Дильс в упор смотрел на него, но Аммонит и не пытался избежать взгляда пронзительных глаз.
– Допустим, – сказал Дильс, видя, что Аммонит снова замолчал. – Что дальше?
– У него была бензопила, у меня топор. Он оскорбил мою мать. Все было честно. Потом он споткнулся и упал на работающую пилу. Я пытался спасти его, но он умер от потери крови. Свидетелей не было.
– Судим? – внезапно спросил Дильс, и глаза его сурово сверкнули, мол, не смей мне врать, я тебя насквозь вижу.
Аммонит втянул ноздрями воздух и кисло улыбнулся:
– Допустим.
– Тогда все ясно, – решительно сказал Дильс. – За что? За хулиганку? Или чего похуже?
– Кража, – как-то вяло ответил Аммонит. Он расправил плечи и болезненно скривился.
– Чего украл-то? – не отставал Дильс. – Социалистическое имущество?
– Нет! – вдруг рявкнул Аммонит. – Велосипед я украл, ясно?! Довольны, товарищ прокурор? Семнадцать лет назад, а отсидел два года! А про социалистическое имущество мне вообще ничего не говори.
Дильс долго изучал вмиг помрачневшего Аммонита, затем поднялся с табуретки, буркнув:
– Иди, поешь. Потом тебе работа будет.
– Какая? – поднял голову Аммонит.
– На гальюнный аврал, – тоном, не терпящим возражений, сказал Дильс. Поняв, что до Аммонита не сразу дошло сказанное, он пояснил: – Туалеты чистить. Понятно?
Он перехватил недвусмысленный взгляд Златы, безмолвно стоящей в дверях, и с плохо скрытой издевкой добавил:
– Думаю, на его руку это не очень повлияет.
Сам Дильс занялся проверкой генераторов. Яна с Антоном убирались в комнатах, Злата хлопотала на кухне, а Тима с Артуром, прихватив Костю с Аммонитом, отправились к туалету, то бишь к гальюну, который представлял собой вырезанное в снегу пространство, главную часть которого занимали большие бочки из-под горючего. Хорошо, что стояла морозная погода и характерный запах ощущался не так сильно. Приложив немало усилий, они погрузили обе бочки на сани и покатили их к краю ледяного барьера. Поскольку бочки были одноразовые, их попросту сбросили в море. Тима обратил внимание, что Аммонит, несмотря на раненую руку, работал со всеми наравне, его даже злило, когда Артур словно невзначай попытался оттеснить его, чтобы перекантовать бочку на сани. Он решительно оттолкнул Артура и, кряхтя от натуги, сделал все сам.
После обеда к Тиме подошел Дильс и сказал:
– Где-то через час я и Артур хотим отправиться к вертолету. Если хочешь, можешь пойти с нами.
Несмотря на усталость, Тима без раздумий согласился. Все же лучше, чем торчать в одном месте.
– На лыжах ходить умеешь? – на всякий случай уточнил Дильс.
– Ну да, – осторожно ответил Тима, размышляя, о каком расстоянии идет речь. Лыжи вещь хорошая, вот только он не особенно их любил. Хорошо, если это не больше пяти-семи километров, а если все двадцать? Дильс будто прочитал мысли юноши и ободряюще сказал:
– Здесь недалеко, полчаса езды.
Однако когда они стали собираться, неожиданно откуда-то появился Костя и в свойственной ему развязной манере изъявил желание прокатиться вместе с ними. Помешкав, Дильс согласился.
– Злата, остаешься за старшую, – сказал он, вешая за спину ружье. – Мы скоро будем.
– А это зачем? – Тима указал на ружье. – Здесь же никого нет, вы сами говорили.
– Можешь называть меня на «ты», – сказал Дильс. – А насчет ружья… Знаешь, с ним как-то спокойней.
Тима еще раз взглянул на ружье, затем вспомнил светловолосого мужчину с остекленевшими глазами и… промолчал. На этом острове с оружием действительно как-то спокойней.
Первым, естественно, шел Дильс, за ним Артур, далее Костя и Тима последним. Он то и дело поглядывал на лыжи, которые ему выделил Дильс. Таких он еще никогда не видел – огромные, широкие, грубо выструганные, будто две громадные доски, но скользили по снежному насту превосходно.
Учитывая вчерашнюю бурю, снега на удивление было немного, лыжня была хорошей (благодаря Артуру, который, оказывается, бегал ежедневные кроссы), и все было замечательно. Тима старался не отставать от процессии, с наслаждением вдыхая свежий одуряющий воздух. Он был поражен, увидев, с какой ловкостью, невзирая на хромую ногу, двигается Дильс. Он не уступал в проворстве молодежи, изредка отрываясь вперед.
С Тимой поравнялся Артур. Несколько минут они молча шли вместе, но, как ни странно, это молчание не было неловким.
– Комсомолец? – переводя дыхание, вдруг спросил Артур.
Тима замялся. Этот Артур со своим волевым лицом и упрямо выпяченным подбородком поставленным вопросом напомнил ему о полусумасшедших «добровольцах-комсомольцах», вкалывающих в шахтах по 25 часов в сутки (причем на абсолютно безвозмездной основе) и готовых перегрызть глотку за коммунизм и товарища Сталина в частности. Как, интересно, он отреагирует, если узнает, что в 2007 году не то что пионерии с комсомолом не будет, но и само понятие «СССР» будет встречаться только в учебниках?
– Вроде того, – промямлил он.
– Что значит «вроде того»? – строго спросил Артур, ритмично работая лыжными палками. – В ВЛКСМ состоишь?
– Нет, – честно признался Тима, понимая, что пора закруглять эту дурацкую беседу. А то Артур еще под воздействием пролетарской идеологии ненароком отдубасит его как «деклассированного элемента».
– Почему? – сурово спросил Артур с таким видом, будто все, кто не состоит в ВЛКСМ, круглые идиоты или по меньшей мере люди с психическими отклонениями. – Кем работаешь?