Льды Ктулху
Шрифт:
— И тебе советую сделать то же самое, — сказал он, заметив вопросительный взгляд Василия. — Во дворе темнеет, а в доме уже темно.
Но вместе того, чтобы запалить еще один факел, Василий достал из кармана электрический фонарик.
— Ну, с Богом! — выдохнул батька и, не дожидаясь Федота, поднялся на крыльцо и решительно взялся за дверную ручку. Револьвер он держал наготове в левой руке. Василий направился за ним.
Рывком распахнув дверь, батька Григорий шагнул во тьму сеней, Василий следом. Сзади заскрипели ступени крыльца. Федот, не желавший
Оказавшись в доме, батька и Василий застыли. Батька поднял факел повыше, а Василий стрелял лучом фонарика из угла в угол. Но в помещении ничего такого-этакого не было, обычные сени в сельском доме. Куча вещей на стенах и на столе в дальнем конце. Огромный платяной шкаф, наверняка до отказа забитый старыми тряпками.
— Дубль номер два, — объявил батька.
Но и в открывшейся им горнице не оказалось ничего подозрительного, если не считать отсутствия хозяев.
К этому времени Федот присоединился к ним, собираясь и дальше идти вместе, но батька осадил его.
— Послушай, сердешный, — заговорил он, обращаясь к старому охотнику, — я бы попросил тебя остаться в сенях. Мало ли какие гости к нам пожалуют, а мы вовремя об этом не узнаем. Ты бы посторожил чуток, а мы бы пока дом осмотрели, а то мало ли на что наткнемся. А ты, я вижу, человек нервный, глубоко верующий, тебе на лишние ужасы глазеть незачем, — и через несколько секунд, когда Федот отправился к дверям во двор, батька махнул в дальний конец горницы. — Там дверь, скорее всего, ведет в сарай и подсобки. Давай туда и смотри в оба, а я здесь поверчусь. — И он указал на дверь, ведущую куда-то в недра дома.
Василий послушно кивнул. Потом, подсвечивая фонариком, отправился к дальней двери. Там оказалась еще одна светелка. Судя по прялкам и вышивкам, тут работали женщины или девушки. Вот только куда они подевались?
Еще одна дверь. Подсобка, больше похожая на кладовку, заваленную всяким хламом, и, наконец, сам сарай — огромное помещение, с сеновалом. И нигде ни коня, ни коровы. Нет, если бы Василий натолкнулся на разорванные трупы, то все было бы по крайней мере ясно. Ну, напало на хутор стадо медведей. Очень хитрых таких медведей, которые могут и ворота открыть, и жертв своих вонючей слизью измазать (в шогготов Василий определенно не верил). Но куда девались люди и весь скот?
Пусть даже их растерзали и съели. Следы все равно должны были остаться.
Василий внимательно осмотрел сарай, шаря по сторонам тонким лучиком фонаря. Теперь, оказавшись в таком огромном помещении, он пожалел, что не послушал батьку и не запалил факел. Света маленького фонарика явно не хватало. Хотя на что тут смотреть? Сено, телега, оглобли и хомуты. Сарай как сарай.
Василий хотел было уже уходить, когда внимание его привлек сеновал. Нет, прежде чем уйти, он, для очистки совести, должен всенепременно туда слазить. Вдруг… Что может случиться «вдруг», об этом Василий предпочитал не задумываться. Но сеновал нужно было осмотреть. Словно какое шестое чувство подвело его к приставной лестнице, ведущей наверх. Он уже пристроил ногу на первую перекладину, когда какой-то шорох наверху привлек его внимание. Василий поднял голову и уставился на нацеленное на него двуствольное охотничье ружье.
— Ты хто? — спросил невидимый хозяин ружья.
— Геолог, — тут же нашелся Василий, — из партии, что у истоков Черного ручья. Василием зовут.
— А… — с облегчением протянул незнакомец. — Тольхо что-то молод хы для хеолоха.
— Теперь молодые новую жизнь строят, — заметил Василий. — Ну, ты ружье-то убери.
— А вдрух врешь?
— Честное комсомольское.
— Вот бесово семя. Что мне хвой «мол» этот. Ты ихоной Божей матери похлянись.
Больше всего Василий хотел послать невидимого стрелка, но деваться было не куда, пришлось покривить совестью.
— Хорошо… Клянусь иконой Божьей матери… — нехотя произнес он.
— Ну, смотри… Матерью самого боха похлялся, — продолжал стрелок-невидимка. — А как обманешь, тах мать твоя заболеет и помрет, и всему твоему семени удачи не будет да седьмохо холена…
Потом доски сеновала заскрипели, и по лестнице стал спускаться мужичок. Роста он был небольшого, но коренастый не в меру. В лаптях и безрукавке, надетой по некогда белоснежную рубаху. Поверх безрукавки, через голову у него был перекинут охотничий патронташ. Сам же он так зарос бородой, что черты лица его было не разобрать, разве что нос картошкой возвышался над седыми зарослями усов.
— А зовут-то тебя как? — поинтересовался Василий.
— А похто тебе мое имя? — встрепенулся мужичок. — Или заховор какой наложить хочешь? А то смотри. С этим у нас строхо. И посему имя мое тебе не надобно.
— Так как же мне тебя звать? — удивился Василий.
— А зови Хозяин, раз ты в моем доме.
Наконец мужичок слез с последней ступени и встал рядом с Василием. И хотя оперуполномоченный роста был невысокого, незнакомец приходился ему как раз по плечо.
— Ну, что, пошли, Хозяин, — кивнул в сторону двери Василий. — Или там, на сеновале, кто еще есть?
— Никохо более, — заверил тот. — Остальные в лес ушли.
— Зачем? — удивился Василий.
— А как все кончится, так и вернутся.
— Что «все»?
— Послухай, — незнакомец внимательно посмотрел на Василия, — ты дурах или прихидываешься? Если знаешь, о чем речь идет, то и ховорить ничего не надо, а ежели нет, то зачем все это тебе? У тебя свои дела, у нас свои…
— Пошли, давай. Пусть Григорий Арсеньевич с тобой разбирается…
— Кто, кто?
— Топай, узнаешь.
— Они прошли назад в первую горницу. Батьки там не было, Василий выглянул в прихожую — Федот стоял на посту, внимательно глядя в сторону ворот, однако его правая рука то и дело чертила крестное знамение. Василий повернулся к Хозяину.
— Ты садись пока… — махнул он в сторону скамьи, вытянувшейся вдоль окон.
— Хорош хость, хозяину сесть предлахает.