Лебеди остаются на Урале
Шрифт:
Буран понял, что оплошал. Не стоило так начинать разговор. Ему хотелось расспросить обо всем, что делается в ауле.
— Все такой же красивый и молодцеватый. Вижу, усики отпустил. Девушкам это нравится, да, наверно, не всем. Не так ли?
Хамит громко засмеялся.
— С нас достаточно и тех, кто нас любит. И другим надо оставить, всех не перелюбишь!
— А как мои родители?
— Ничего, живут, в колхозе они теперь.
Еле сдержался, чтобы не расспросить о Камиле, но вовремя прикусил язык, не произнес дорогое
Хамит чувствовал себя неловко с Бураном.
— Вот не думал встретить тебя, — сказал он, вызывающе глядя ему в глаза.
— Не рад, что ли?
— Мне ты, во всяком случае, не мешаешь… Значит, домой…
И сразу прошла радость от встречи с земляком. Буран усмехнулся.
— Чего остается солдату? Домой тороплюсь.
— Что же, торопись. Тебя давно ждут в ауле. Только не знали, почему задержался… На одном коне вдвоем не усесться. Верно говорят — конный пешему не товарищ. Поскачу покамест… Обрадую твоих…
Хамит, ускакав, оставил в душе Бурана необъяснимую тревогу. Вспоминая разговор с ним, Буран уловил в словах Хамита какой-то тайный смысл. На что он намекал? Что значат эти недомолвки?
Весенняя дорога не бывает оживленной, но все же Бурану, несмотря на распутицу, нет-нет да встречались телеги с горючим, семенами, удобрениями — видимо, колхозники запасались на время разлива. Но все они были из других аулов.
Километрах в пяти-шести от Карасяя Бурану повстречалась девушка, уверенно, как заправский кавалерист, сидевшая в седле. Конь шел крупным галопом. Подъехав совсем близко, она наклонилась вперед и сказала:
— Я думала, вы изменились, а вы все такой же. Честное слово, вам идет форма. Жаль, что я не нужна, пошла бы в пограничники.
Буран улыбнулся. Кто эта девушка? От нее не ускользнула мимолетная улыбка, скорее выражающая недоумение, чем насмешку.
— Здравствуйте, — растерянно ответил Буран. — Где-то мы встречались с вами, да вот вспомнить не могу.
— Неужели забыли меня? — ахнула всадница и весело рассмеялась.
Буран так и не понял: шутит она или говорит правду?
«Должно быть, карасяйка, — размышлял он. — В других аулах таких красивых девушек не встретишь… И меня как будто знает. Но если она и в самом деле карасяйка, то как же я мог забыть свою землячку, да еще такую красавицу?»
Девушка внимательно следила за ним и не пыталась облегчить его задачу.
— Конечно, разве упомнишь всех девушек, с кем встречаешься в дороге! — слукавила она.
В ее голосе чувствовались насмешка и вызов. Громкий и непринужденный смех как будто говорил: «Подумаешь, большая беда, если даже и не вспомнишь! Разве я в этом нуждаюсь? Я попридержала коня возле тебя вовсе не для того, чтобы напомнить о себе, а просто мне хотелось дать бедному животному небольшой отдых. Разве не видишь на губах коня пену? Стоит мне отпустить поводья, и я опять ускачу».
Ему хотелось выкрутиться из неловкого положения без ущерба для себя и выяснить, наконец, кто же эта девушка.
— Если бы нам было по пути и обоим в Карасяй, мы успели бы наговориться и вспомнить друг друга…
— Мне в другую сторону, — сказала девушка. — Вместо Кабира еду. Поздно уже, да что поделаешь. Из-за меня не отменят совещание в райкоме.
Всадница заторопилась.
— Вы, конечно, не помните девчонку, которая три года назад, в день проводов, вручила вам букет цветов?
— Зифа?
— Она самая… И знаете… — глухо произнесла она, — мне пора…
Зифа вдела ноги в стремена, ослабила поводья. Конь рванулся вперед. Буран крикнул ей вслед:
— Постойте, Зифа, постойте! — Он так и не успел спросить о Камиле.
Отъехав шагов двадцать, Зифа круто остановила коня, крикнула:
— Зачем вы так долго задержались? — И, не дожидаясь ответа, погнала коня под гору.
Продолжая путь, он думал: «Всего три года прошло, и как расцвела эта маленькая девочка!» Только теперь Буран ощутил, как долго он пробыл в чужих краях.
Если бы что-нибудь случилось с родителями, она не стала бы скрывать… Так, может быть, с Камилей?.. Буран ускорил шаг.
Он старался успокоить себя: Зифа молодая, озорная, не знает, куда силы девать, вот и расстраивает своими шуточками людей.
Багряный диск солнца садился за ощетинившимися вершинами голых деревьев. Казалось, оно подпрыгнуло на острых шпилях елей, как мяч на неровной площадке, а потом врезалось в самую гущу леса и застыло. Не хочется ему, видно, уходить с Урала. Голубые тени спустились на дальние горы. Подул ветер.
«Да что это я загрустил?» — рассмеялся Буран. И, махнув рукой, как бы сказав себе «хватит», стал насвистывать новую мелодию. Если бы ее переложить на слова, то получилось бы что-нибудь вроде: «Хороши девушки нашей долины… Хороши девушки нашей долины… Хороши девушки нашей долины…» — и так без конца.
На берегу Белой, когда Буран считал себя уже дома, неожиданная преграда отрезала ему путь в родной аул. Между берегом и льдом кипела вешняя вода. Правда, ширина ее не превышала полутора метров, но кто знает, какова глубина полыньи?
Буран палкой измерил дно. Нечего было и думать перейти вброд. Оставалось самое опасное: перепрыгнуть через полосу воды. Отойдя назад, Буран разбежался и прыгнул с крутого берега на лед. Ноги поскользнулись, и он, прокатившись вперед, упал.
— Теперь посмотрим, что нас ждет на том берегу, — сказал парень, поднимаясь и поправляя съехавший вещевой мешок.
Ночь спустилась внезапно, как это всегда бывает весной. Идти надо было очень осторожно: река расставила всюду западни. Кожаные подошвы скользили по льду. Буран вынул из вещевого мешка карманный фонарь. Узкий пучок света помогал ему вовремя различать проруби, ледяные складки и бугры.