Лебединая Дорога (сборник)
Шрифт:
– Будет у меня волчья куртка, как у берсерка Соти! – не оборачиваясь, сказал Видга хрипло. – Первый мой!
Скегги не отозвался.
Вожак прыгнул со всего разбега, привычным усилием бросив в воздух могучее поджарое тело… Он метил в горло. Он никогда не промахивался.
Видга поддел рукой жарко ощеренную морду, уходя от клыков, и одновременно ударил ножом.
Рука его была верна. Поражённый в сердце, волк умер, не кончив прыжка. Он так и не пустил в ход зубов, но его мёртвое тело рухнуло Видге на грудь и опрокинуло его навзничь. А с ним и Скегги, не
Видгу с силой ударило головой о сосну. Яростным усилием он сбросил с себя зверя, готовый к смертному поединку с волчицей… но увидел только Скегги. Малыш смотрел на него, закусив губы и сжимая в руке меч, впервые окрасившийся кровью.
– Где волчица? – прохрипел Видга, поднимаясь.
Волчица корчилась неподалёку, загребая лапами снег. Оскаленная, залитая пеной морда тянулась к древку стрелы, пронзившей её бок… Сеголетки во весь дух улепётывали к лесу. А за ними, захлёбываясь бешеным лаем и быстро настигая, мчался самый громадный пёс, какого Видга или Скегги когда-либо видели.
Оставалось дождаться хозяина. Быть может, это сам Улль, древний Бог поединков и охоты?
Но всё кончилось куда проще. Видгу так и перекосило при виде знакомой меховой шапки, которую он только что срывал с ненавистной кудрявой головы… Огромный пёс вернулся победителем, хотя и припадая слегка на переднюю лапу. Он преданно завертелся около Люта, а на чужаков сдержанно зарычал. Лют приструнил его, поименовав Волчком. Потом вытащил свою стрелу, долго чистил её и прятал в колчан. И наконец спросил, не глядя на Видгу:
– Далеко собрался-то?
Видга молча встал на одно колено и принялся завязывать ремни.
– Послушай, – сказал Лют. – Я… рассказал им, что это я начал.
Видга привязал лыжу и повернулся к Скегги:
– Вставай. Надо идти.
– Я сейчас, – отозвался Скегги и привалился к сосне, закрывая глаза. – Я сейчас… ты иди, Видга хёвдинг… я догоню…
Видга взял Скегги за руку, чтобы поднять его силой, но безуспешно – маленький скальд висел мешком.
– Плохо дело, – сказал Лют. – Уморить его хочешь, больного?
И тогда Видга двинулся прямо на Люта, ощупывая у пояса нож. Сын ярла спас ему жизнь. Ну что же. Тем лучше…
– Я не буду драться с тобой, – сказал Лют.
– Будешь, – сказал Видга почти весело. – Видишь эту луну? Она и то знает, что один из нас здесь лишний. И поторопись, этот островок заливает во время прилива…
– Я не буду драться с тобой, – повторил Лют.
Видга засмеялся, продолжая идти. Но не дошёл: звенящая тьма поглотила и лес, и луну, и ненавистного врага с его псом… Видга рухнул лицом вниз и остался лежать.
Язык у Волчка был горячий и мокрый. Волчок, скуля, облизывал его лицо. Видга оттолкнул собаку и сел. Первое, что он увидел, был его нож – Лют не позаботился хотя бы затоптать его в снег.
– Это ты ударил меня?
Лют покачал головой:
– Нет, – и добавил: – Ты вот что… Пойдём-ка ко мне. Пока не замёрзли оба…
26
Одинокое
Окрик хозяина успокоил собак. Лют отворил калитку, и псы умильно заскакали вокруг. Двое чужих были ими обнюханы со всей строгостью, но вполне дружелюбно.
– Ну, нечего, пошли, пошли, – погнал их Лют.
И отворил перед Видгой дверь избы, крикнув куда-то в глубину: – Мама! Гости у нас!
– Слышу, слышу, – долетело в ответ… Молодой викинг стоял неподвижно, прижав к себе накрепко забывшегося Скегги.
Между двумя дверьми было ещё темнее, чем снаружи. Расширенные зрачки смутно угадывали очертания стен, одежды и какого-то имущества, развешенного на деревянных гвоздях. Пошарив впотьмах, Лют вытащил веничек и обмёл сапоги – себе и Видге. Тут же распахнулась внутренняя дверь, и сразу задышало теплом, и в ярком свете лучины возникла женщина – ещё молодая, стройная, в туго подпоясанном платье, с двурогой кикой на голове. Мать Люта, сообразил Видга. Другая ярлова жена.
Долгождана, знать, была предупреждена сыном о гостях. По крайней мере не испугалась Видги и даже вроде бы не удивилась ему. А может, просто привыкла, что Лют во всякое время тащил домой разную обиженную тварь: то сироту лосёнка, то слепую собаку… а то, вишь ты, урманского княжича с хворым дружком.
Тут же взяла она Видгу за жёсткий кольчужный локоть и потянула вовнутрь:
– Иди, иди, сыночек. Вот сюда, к печке… да садись, устал поди, бедный.
Видга не помнил, чтобы с ним когда-либо так разговаривали. Каждое слово будто гладило, утешало, ласкало…
– Малого, малого-то положи…
Он опустил Скегги на лавку и тут только почувствовал, как закостенели руки. Скегги что-то жалобно пробормотал и свернулся клубочком. Долгождана захлопотала над ним, стаскивая заиндевелую одежонку.
– Ох ты, – разобрал Видга, – а косточки-то светятся.
Тут до него дошло, что он стоял как есть в шапке, в меховой куртке и в сапогах, и под ногами на чистом полу уже растекалась талая лужица. Он отодвинулся обратно к двери, расстегнул пояс. Лют взял у него одежду и куда-то унёс.
Больше всего хотелось лечь в пушистую овчину рядом со Скегги и ни о чём не думать. Голова гудела и кружилась, как будто он и впрямь выпил не в меру хмельного пива… Видга опустился на лавку, прислонился к стене и закрыл глаза.
– Есть будешь? – спросил его Лют. – Садись, горячее.
Он держался сурово и хмуро.
– Не хочу, – сказал Видга. И сразу почувствовал мучительный голод. Мудрая Долгождана, не слушая, уже снимала с печки разогретый горшок.
– Иди ешь! – позвала она Видгу. – Остынет!