Лебединая песнь
Шрифт:
Она взглянула на Асю: та все так же стояла, только две слезы ползли теперь по прозрачным щекам… Ресницы были опущены на обведенные черной тенью глаза.
«Никто не любил его так, как я, – подумала Елочка, – но ведь она была с ним счастлива, а теперь это счастье ушло навсегда! Мне ее жаль, глубоко жаль!»
И она поднялась с кресла:
– Сядь, Ася, ты совсем измучена. Когда ты узнала?
– Вчера. Теперь уже никогда… теперь – все! – и Ася проглотила слезы.
– Сядь, дорогая! Сними пальто и глотни воды. Славчик, да отойди же, не лезь! – и Елочка с жестом досады оторвала мальчика от платья Аси.
– Он все время сегодня
– Славчик, поди сюда, – строго сказала Елочка. – Отчего ты такой нехороший? Ты видишь, маме не до тебя.
И одновременно в ее сознании проносилось: «Я, кажется, не то говорю, что надо. Не умею я обходиться с детьми!» Она подняла ребенка и посадила на стул.
– Ну чего ты опять плачешь? Некогда тут с тобой возиться! Скажи, что ты хочешь?
– С папой кубики, – ответил ребенок.
Ася приподнялась на локте:
– Вот! Слышишь, слышишь! Олег любил играть с ним… Теперь этого уже не будет… Ничего не будет! Они все меня теперь мучают: и Славчик, и собаки… Этот сеттер… Я глаз его видеть не могу… А Славчика я разлюбила, совсем, совсем разлюбила! – и снова опустилась лицом вниз, но через минуту, приподняв голову, сказала: – Ах, да! Он голоден! Я ведь его сегодня не покормила.
Елочка растерянно обернулась на ребенка: трикотажный, шерстяной с расчесом костюмчик плотно охватывал детскую фигурку; на розовой щечке остановилась слеза, губки обиженно надулись, а карие глаза смотрели серьезно, грустно и укоризненно из-под загнутых ресниц.
Какой же в самом деле прелестный ребенок и до чего похож на Олега! Как она не замечала до сих пор! Маленький князь Дашков – все, что осталось от любимого ею человека… И в сердце Елочки что-то точно повернулось под натиском внезапной тоскливой и болезненной нежности к этому маленькому существу.
– Ну, поди сюда, Славчик, сядь ко мне на колени. Сейчас тетя Елочка тебя накормит. Да ты его совсем загоняла, Ася, оттого он и плачет.
Ребенок потерся головкой о ее плечо; никогда раньше он не делал этого… Или он что-то понял? Да ведь не мог же он понять, что горе трансформировалось еще раз в беззаветную привязанность в этом гордом сердце и что оно впервые выпустило нежные и тонкие побеги материнства!
Раздался звонок, и обе собаки залились лаем, который почему-то больно ударял по нервам. Елочка выбежала открыть, проникаясь уже заранее чувствами цербера, и увидела перед собою Мику Огарева, которого встречала уже раза два у Бологовских. С юношей было что-то неладно: он стоял, прикусив губы, и был очень бледен, а веки его покраснели.
– Могу я видеть Ксению Всеволодовну? – спросил он, тормоша фуражку.
Елочка тотчас поняла, что ему уже известно что-то.
– Не знаю, захочет ли она выйти к вам… Она сейчас в очень тяжелом состоянии… – начала со своей несколько надменной манерой и с чувством собственности на Асю.
– Ей уже объявили? Что объявили ей? – поспешно спросил Мика.
– Приговор к расстрелу, и приговор этот уже приведен в исполнение.
Мика вдруг круто повернулся и побежал вниз по лестнице.
– Мика! Куда вы? Вернитесь! – крикнула Елочка, но тот не останавливался.
Тут только Елочка сообразила, что приговор этот мог и ему принести несчастье, так как у него под следствием сестра, о которой она не спросила. «Я опять была суха и даже не корректна!» – подумала она.
Узнав, что звонил Мика, Ася
– Как могла я забыть! Леля… Нина Александровна… Что если и их? Леля! Леля! О, это слишком, слишком!
Елочка молча стояла над ней.
– Ася, объясни мне вот что, – сказала она, наконец, – я до сих пор понять не могу, какое отношение имеет Леля к этому процессу? Вы как будто ожидали ее ареста… почему? Разве она не посторонняя Олегу?
Ася все еще сжимала руками голову.
– Как? Ты разве не знаешь? На Лелю был страшный нажим в гепеу. Ее систематически вызывали туда, в Большой дом. и требовали показаний по поводу личности Олега, а она его покрывала, утверждала, что пролетарий! Ну, вот и ответила за это. Как я могла не вспомнить о ней и вчера, и сегодня! Вся моя жизнь прошла с ней: знаешь, маленькими мы всегда играли вместе, ведь между нами только полгода разницы. Только я была резвая – всегда смеялась, пела, а Леля почему-то очень серьезная; я помню, что ее мама и папа беспокоились, почему она такая; наверно, уже тогда она предчувствовала свою судьбу! – и Ася снова опустилась на кровать лицом вниз.
Елочка угрюмо задумалась. Эта хорошенькая капризная девушка, постоянно занимавшая ее мысли, даже отсутствуя, как будто смеялась над ней и дразнила ее; она как будто говорила, высовывая язык, как маленькая школьница: обошла, перехитрила! Леле без труда и даже против желания давалось все, что обходила Елочку. Если Ася стяжала главное – любовь Олега, талант и женское очарование, то Леля, обладая тоже в полной мере женской грацией, украсила себя всем тем, чего еще хотелось для себя Елочке, подобрала все мелочи: привязанность Аси и Наталии Павловны, всеобщее обожание и, наконец, мученический венец и, как следствие, восторженное уважение Аси! Зависть и ревность опять всколыхнулись в Елочке. Леля принадлежала к аристократической касте по рождению, но борьба политических партий очень мало интересовала ее; прошлое Олега в ее глазах не имело прелести; если она его не выдавала, то только из семейной привязанности и врожденного благородства; идейности в ней не было вовсе; и вот к такой, как Леля, идет подвиг, а такую как она – Елочка – избегает!
«Я столько раз приносила себя в жертву ему – не в воображении, нет: это было органическим состоянием, боевой готовностью всего моего существа, но жертва упорно меня обходила! В Крыму я так и не узнала, где искать Олега, а позднее, когда я спасала его от лап Злобина, это осталось никому неизвестным и было лишено опасности и всякого пафоса. Мне не дано было повторить этих показаний в гепеу, а видит Бог – я бы их повторила! Мученичество за него – мое органическое состояние, неужели же оно меньше того, что может быть названо мученичеством на деле? Зачтется ли оно? Станет ли неотъемлемым богатством возрастающей души, моим моральным багажом, звеном, соединяющим наши судьбы? Никто не даст мне сейчас ответа».
Она сидела, опустив голову, убитая этими мыслями. Детский голосок пролепетал:
– Мама, буоки дай, – это его ребенок говорит и дергает мать, которая безучастна ко всему!
Елочка спохватилась, что так и не накормила Славчика.
– Лежи, лежи, Ася. Я сварю ему кашку. Сейчас, Славчик, Елочка даст тебе кушать. А тебе, Ася, я приготовлю чай: тебе надо поддержать силы. – А про себя опять подумала: «Не мученица и не героиня, а только труженица».
Ася, однако, есть не стала, несмотря на все уговоры: она уверяла, что в горле у нее комок, который мешает глотать.