Лебединые одежды
Шрифт:
— О чем толкуешь, не пойму.
— Я выпустил ваших зверей, дал волю вашей истинной сущности. Помните, как это было хорошо?
Даже слишком хорошо. Хруст ломающихся костей, смертные хрипы, чавканье, с которым меч выходил из тела врага — вино битвы, лучшее из всех существующих. Вот только похмелье будет жестоким.
— Хотите, чтобы я помогал вам всегда?
Орвар посмотрел на Кьяртана, Кьяртан посмотрел на Хельги.
— Возвращайся туда, откуда пришел, Локи. — Из тумана вышла большая фигура Хокона. Конунг встал чуть впереди,
Локи? Орвар невольно содрогнулся, то ли от страха, то ли от отвращения. Бог лжи и раздора, породивший чудовищ, которым суждено уничтожить луну и солнце. Который хитростью убил самого доброго и красивого из богов — светлого Бальдра. Который своим ржавым ножом вырезает души из людей и эйги и заключает их в костяные фигурки.
— Почему же? — Прищурил и без того узкие глаза Локи.
— А потому что западло!
Хельги Левша был, конечно, мужиком правильным, но в эту минуту Орвар зауважал его с удвоенной силой. Их всех разом словно отпустило, Кьяртан хмыкнул, конунг слегка расслабил плечи, а сам Орвар почувствовал веселую и злую радость — хоть снова в драку.
— Западло? — Локи словно пробовал незнакомое слово на вкус. — Это что такое?
— То, что нормальному мужику делать нельзя. Например, поднимать мелочь с пола.
— Или пожимать друг другу руки в сортире.
— Или… — начал Кьяртан.
— Достаточно, я понял. Только учтите, не из каждой бытвы вы сможете выйти с мечом в руке. И у Одина больше нет дочерей, согласных отдать жизнь за вашу победу.
Локи исчез, как будто его и не было; смятая, словно лист бумаги, фляга шлепнулась на землю.
— А что ты собирался сказать? — Поинтересовался конунг у Кьяртана.
— Ну… стринги мужику носить тоже западло.
Хокон окинул взглядом Кьяртана: рука висит плетью, щека рассечена от скулы до подбородка, но во все горло ржет над своей же глупой шуткой, пьяный идиот. И отвернулся, чтобы скрыть улыбку.
— Жить будешь, — заключил Хельги.
— Все будем жить, — поправил его конунг. — Стая будет жить.
Один Орвар стоял неподвижно, глядя перед собой остановившимся взором. Что этот Локи сказал про дочь Одина… отдавшую жизнь за их победу?
Мимо его лица проплыло белое перышко. И он пошел вслед за ним. А потом побежал.
Ему не нужно было звать Хильд, чтобы знать, где она находится. Он не чувствовал боли в ушибленных мышцах, усталости после нескольких часов сражения — ничего, кроме страха, что может найти ее слишком поздно.
Он не слышал чавканья мокрой земли под ногами, своего хриплого дыхания — единственным звуком в его ушах был звон невидимой струны, той прочной нити, что связывала их, несмотря на любое расстояние и время. Он чувствовал ее. Она чувствовала его. И теперь эта струна звучала все тише и тише.
Хильд сидела на полпути к вершине кургана, привалившись спиной к большому камню, больше напоминающему торчащий из земли палец великана. Ее бледное лицо было спокойно, глаза закрыты. Левая рука, отведенная чуть в сторону, лежала на земле, рукав до самого локтя пропитался кровью. Рядом валялся нож, его подарок.
Несколько белых перышек застряли у нее в волосах, одно прилипло к щеке и на секунду ему показалось, что это снежные хлопья.
И он испугался того, что они не таят.
1. Хель — хозяйка мира мертвых Хельхейм
2. Эйги эйнхамр — наименование людей-оборотней в скандинавской мифологии
3. Смерть на соломе — обозначение у викингов смерти от болезни или старости, что считалось позором
ЭПИЛОГ
Швейцар в средневековом костюме открыл тяжелую дверь «Гранд Отель Хёрнан» и поклонился темноволосому мужчине в дорогом кашемировом пальто. Тот, не спеша, вышел на тротуар, поднял глаза к небу и поморщился. Туман, кольцом окружавший город несколько месяцев, исчез так же внезапно, как и появился.
Яркое солнце резало глаза. Мужчина достал из нагрудного кармана темные очки и надел их, стало легче. Фенриру (1) под хвост этот город, эту страну и этих эйги. И особенно Брюнхильд, эту чертову девку, достойную дочь своего пьяницы-отца. Своим нелепым стремлением к самопожертвованию она сломала такой замечательный замысел! И чего добилась в результате? Чуть не сыграла в ящик и обменяла свое бессмертие на короткую человеческую жизнь вместе с таким же, как она, идиотом.
А он, Локи, в результате лишился целой армии прекрасных воинов, которые теперь пьянствовали в Вальгалле и в день последней битвы обещали доставить ему немалых хлопот.
У края тротуара остановился черный лимузин. Водитель, тоже черноволосый и черноглазый, открыл пассажирскую дверь.
— В аэропорт, — приказал Локи.
На углу машина чуть притормозила, и Локи посмотрел сквозь затемненное стекло на высокого мужчину в поношенной курке и туристических ботинках. Тот стоял, подставив солнечным лучам лицо, один его глаз закрывала черная повязка, второй был прикрыт. Вид у него был такой довольный, что Локи не сдержался:
— Ты, Один, обманщик!
Ты удачи в боях
не делил справедливо;
не воинам храбрым,
но слабым победу
нередко дарил ты. (2)
Не открывая глаз, даже не согнав с губ блаженной улыбки, Вотан вытянул вперед левую руку и продемонстрировал сопернику средний палец с грязным ногтем.
Локи сцепил зубы и отвернулся, чтобы тут же поймать взгляд водителя в зеркале заднего вида.
— Прибавь газу, тупая башка. Нам здесь больше нечего делать.
Хильд сама не знала, отчего проснулась — то ли оттого, что солнечный лучик щекотал нос, то ли из-за голосов, бубнящих над ухом. Причем один из них дико раздражал: