Лечиться будем
Шрифт:
– Я все переделываю, доктор!
– Что именно?
– Текст!
– вздрогнув, признался Стратополох.
– Переписываю каждый абзац по сто раз.
Далее оба понизили голоса, подались через стол друг к другу, беседа пошла напряженно, тревожно, стремительно.
– По сто раз, вы говорите?
– Ну не по сто… По десять, по двадцать раз! Ничего не могу с собой поделать. И боюсь, боюсь…
– Чего боитесь?
– Боюсь, как бы какое слово не повторилось.
– А если повторится?
– Плохо…
– Почему? Дурная
– Нет. Просто боюсь. Перечитаешь, что написал, вроде нет повторов. А потом опять появляются. Сами…
Артём видел, как в пристальных увеличенных линзами глазах участкового затлел охотничий огонек. Только бы не переиграть, только бы не переиграть…
А недоиграешь - тоже ничего хорошего.
– То есть чувствуете сильный страх?
– Да! А тут еще значки вдобавок…
– Какие?
– Просто значки. Я их вижу, понимаете, вижу!
– Как видите: в голове или на мониторе? Что за значки?
– Такие маленькие…
– Какого цвета?
– Кажется, черного. Да, черного. Точечки между словами, а в конце абзаца вроде буква «П» с хвостиком… Я их ненавижу.
– Почему?
– Они нехорошие.
– Откуда знаете, что нехорошие?
– Я их не печатал. Они сами появляются и мешают.
– С какой целью мешают?
– Не знаю.
– Они разговаривают с вами?
– Нет, не разговаривают.
– Смотрят на вас?
– Ну… в каком-то смысле… Да, смотрят.
– Отключить не пробовали?
– Пробовал. Не выходит.
– Отвернуться от них можете?
– Могу, наверное, но… они же все равно там!
Искры любопытства в глазах участкового разгорались ярче и ярче. Такое впечатление, что каждый ответ Артёма, с одной стороны, озадачивал Валерия Львовича, с другой - приводил в восхищение.
– Вам что-то не дает отвернуться от монитора?
– Да.
– Значки?
– Нет.
– А кто?
– Не знаю. Говорит: «Убери эпитет, убери эпитет…» Подзуживает, подзуживает…
– Это человек? Кто он такой? Мужчина? Женщина?
– Нет… Не человек. Нечто.
– То есть оно знает ваши мысли? И влияет на вас?
– Да, очень…
– А как оно влияет, посредством чего?
– Не знаю…
– Вы разговариваете с ним?
– Да… ругаюсь.
– Мысленно?
– Иногда вслух.
– И оно слышит?
– А черт его разберет…
– Хоть раз видели его?
– Нет. Ни разу.
– Какое отношение оно имеет к вам?
– Я же говорю: сидит в голове, как пуля… То ему не так, это не эдак… Доктор!
– взмолился Стратополох.
– Помогите!
Валерий Львович откинулся на спинку стула и прикрыл веки с удовлетворением меломана, только что прослушавшего скрипичный квартет. Снял, как водится, свои окуляры, достал бархотку и на этот раз протирал линзы особенно долго. Всю душу вымотал.
– Ну что ж… - с прискорбием молвил он, водружая очки на место.
– Навязчивость, выраженная в ритуалах… Необходимость по многу раз переделать абзац… суеверно избежать повторов… Убежденность, будто текст от этого становится лучше… А «значки», насколько я вас понимаю, явление псевдогаллюцинаторное, так?
Стратополох подавленно молчал.
– Стало быть, вы даже знаете, что от истинных галлюцинаций можно отвернуться, а от псевдогаллюцинаций - нет… Да еще вдобавок это ваше «нечто»… Хорошо подготовились, Артём Григорьевич, просто хорошо! Невроз навязчивых состояний вышел у вас прямо как настоящий… Поздравляю! Я вам даже едва не поверил… Слушайте, а вы, наверное, неплохой писатель!
Глава 15. На круги своя
Восстает мой тихий ад
В стройности первоначальной.
– Артём Григорьевич!..
Опять все та же супружеская чета.
– Поздравляем, поздравляем… - лучась радушием, пела медоточивая соседка, глаза же у самой опасливо постреливали по сторонам.
– Такая честь, такая честь… Неужели на премию Безуглова?
Серенькое костистое личико супруга под козырьком серенькой кепки вымученно покривилось в некоем подобии заискивающей улыбки. Из кармана плащика опять торчал свежий номер газеты «Будьте здоровы!».
– Вот о ком вам написать надо, вот, - указывая на невзрачного спутника жизни, умильно продолжала соседка.
– Всю жизнь за правду страдаем, никак справедливости не добьемся… Да и где она, справедливость?
– вздохнула она, пригорюнившись.
Кое-как отвязавшись и заверив, что обязательно выслушает при случае душераздирающую историю их трудной жизни, Стратополох проник в подъезд, где приостановился, восстанавливая истерический настрой, частично утраченный после беседы с соседями.
Любую, даже самую мягкую попытку привести его к общему знаменателю он воспринимал всегда как посягательство на свою внутреннюю свободу. Но теперь… То, что происходило теперь, даже сравнить было не с чем.
Чувствительная, ранимая душа литератора билась, корчилась и требовала учинить в знак протеста нечто самоубийственное: ну, например, взять и отказать Безуглову, когда тот попросит о встрече. Да, но, с другой стороны, обнадежил, согласился сотрудничать, даже что-то там подписал… Неловко людей подводить.
А им его так обжимать - ловко?!
«В конце концов клялся я не вам, а Гиппократу!»
Родной двери Артём достиг в остервенении.
Однако, стоило войти в прихожую, шибануло ароматами, от которых он успел, оказывается, отвыкнуть напрочь: никотин, перегар и почему-то водяной пар. Как в бане.
Посреди комнаты растопырилась гладильная доска, возле которой стоял разобиженный Павлик в трусиках и собственноручно утюжил шорты! Белая рубашка и розовый галстук с клинообразной подпалиной висели, перекинутые через спинку стула.