Лецзы (перевод Л.Д. Позднеевой)
Шрифт:
Проснулся Желтый Предок, прозревший и довольный, призвал Небесного Старца, Пастыря Силача, Мыслителя с Горы Великой {4} и им сказал:
— Я провел в праздности три луны, очистил сердце, подчинил тело, надеялся обрести учение о том, как заботиться о себе и управлять другими, но ничего не придумал, устал и заснул. И вот увидел такой сон. Ныне я понял, что настоящее учение нельзя найти чувством. Я его познал [разумом], я его обрел, но не могу о нем вам рассказать {5} .
4. Небесный Старец (Тянь Лао), Пастырь Силач (Ли My), Мыслитель с Горы Великой (Тайшань Цзи) — помощники Желтого Предка. Прозвища говорят об опыте, силе и разуме.
5. Во фрагменте конкретно-чувственное восприятие (чувства) противопоставляется рациональному познанию; плоды последнего, по воззрениям ранних даосов, не могут быть выражены конкретными понятиями.
[Прошло] еще двадцать и восемь
Гора Охотниц-прорицательниц {6} находится на острове на Океанской реке. Там живут чудесные люди. Вдыхают ветер, пьют росу, а зерном не питаются. Сердце [у них] — словно глубокий родник, тело — словно у девственницы. [Не ведомы им] ни ласка, ни любовь, служат им престарелые старцы и мудрые люди. Не ведая ни страха, ни гнева, служат им искренно и верно; нет ни подачек, ни милостей, а у всех всего достаточно; не собирают, не накопляют, а недостатка не терпят. [Там] постоянно сменяют друг друга жар и холод, светят солнце и луна, следуют друг за другом четыре времени года, равномерно дует ветер и идет дождь, рожают и выкармливают своевременно, урожай зерна всегда в изобилии, а почва не гибнет, не портится. Люди не знают ни зла, ни ранней смерти, у тварей нет ни пороков, ни свирепости, от душ предков нет чудесных откликов {7} .
6. «Гора Охотниц-прорицательниц» (Гун шань) — одна из даосских утопий Данный фрагмент (вариант см. «Чжуанцзы», 137)-одно из свидетельств, что в ораторском искусстве сохранились свойственные фольклору общие места с присущими им противоречиями (например, на горе «зерном не питаются», но в перечисленные блага входит и «урожай зерна...»).
7. Атеистический тезис Лаоцзы («Души предков не творят чудес», «Дао дэ цзин» §60), который здесь развивает Лецзы <(см. также «Чжуанцзы», 198)>.
Учителем Лецзы был Старый Шан, а другом — Дядя Высокий. [Лецзы] усвоил учение обоих и вернулся домой, оседлав ветер {8} .
Об этом услышал ученик Инь, последовал за Лецзы и несколько лун не уходил домой. [Он] просил [учителя рассказать] на досуге о его искусстве, но десять раз [учитель] не говорил, и десять раз [Инь] возвращался [ни с чем]. Ученик Инь возроптал и попросил разрешения попрощаться. Лецзы [и тут] ничего не сказал. Инь ушел на несколько лун, но мысль [об учении] его не оставляла, и [он] снова вернулся.
8. См. <Предисловие, стр. 33-34,> «Чжуанцзы», 124, 126 <136, 318>.
— Почему ты столько раз приходишь и уходишь? — спросил его Лецзы.
— Прежде [я], Чжанцзай, обращался к тебе с просьбой, — ответил Инь. — Ты же мне ничего не сказал, и [я] на тебя обиделся. Ныне забыл [обиду] и поэтому снова пришел.
— Прежде я считал тебя проницательным, ныне же ты оказался столь невежественным. Оставайся! Я поведаю тебе о том, что открыл [мне] учитель, — сказал Лецзы. — С тех пор как стал я служить учителю и другу, прошло три года {9} , и [я] изгнал из сердца думы об истинном и ложном, а устам запретил говорить о полезном и вредном. Лишь тогда удостоился взгляда учителя. Прошло пять лет, и в сердце родились новые думы об истинном и ложном, устами по-новому заговорил о полезном и вредном. Лишь тогда удостоился улыбки учителя. Прошло семь лет и, давая волю своему сердцу, [уже] не думал ни об истинном, ни о ложном, давая волю своим устам, не говорил ни о полезном, ни о вредном Лишь тогда учитель позвал меня и усадил рядом с собой на циновке. Прошло девять лет, и как бы ни принуждал [я] свое сердце думать, как бы ни принуждал свои уста говорить, уже не ведал, что для меня истинно, а что ложно, что полезно, а что вредно; не ведал, что для других истинно, что ложно, что полезно и что вредно; уже не ведал, что учитель — мой наставник, а тот человек — мой друг. Перестал [различать] внутреннее от внешнего. И тогда все [мои чувства] как бы слились в одно целое: зрение уподобилось; слуху, слух — обонянию, обоняние — вкусу. Мысль сгустилась, а тело освободилось, кости и мускулы сплавились воедино. [Я] перестал ощущать, на что опирается тело, на что ступает нога, и, следуя за ветром, начал передвигаться на восток и на запад. Подобный листу с дерева или сухой шелухе, [я] в конце концов не сознавал, ветер ли оседлал меня или я — ветер. Ты же ныне поселился у ворот учителя. Еще не прошел круглый срок, а ты роптал и обижался дважды и трижды. Ни одной доли твоего тела не может воспринять ветер, ни одного твоего сустава не может поддержать земля. Как же смеешь [ты] надеяться ступать по воздуху и оседлать ветер?
9. Три года, затем пять, семь и девять лет — здесь и ниже (78, 283, 284) не только прием перечисления, но, по-видимому, и сроки испытания учеников в древнем Китае. В данном фрагменте философ наставляет ученика Иня (Иньшэнь, Чжанцзай), как отказываться от конкретно-чувственного восприятия (дословно от органов чувств) для перехода к рациональному мышлению, т.е. преодолевать в себе субъективное, человеческое, чтобы познать объективный мир и овладеть его законами (вплоть до полета на ветре).
Ученик Инь устыдился, присмирел и долго не решался задавать вопросы.
Лецзы спросил Стража Границы {10} :
— Настоящий человек идет под водой и не
— Этого добиваются не знаниями и не ловкостью, не смелостью и не решительностью, а сохранением чистоты эфира, — ответил Страж Границы. — Я тебе [об этом] поведаю. Все, что обладает формой и наружным видом, звучанием и цветом, — это вещи. [Различие] только в свойствах. Как же могут одни вещи отдаляться от других? Разве этого достаточно для превосходства [одних над другими]? Обретает истину тот, кто сумел понять и охватить до конца [процесс] создания вещей из бесформенного, [понять, что процесс] прекращается с прекращением изменений. Держась меры бесстрастия, скрываясь в не имеющем начала времени, тот, <кто обрел истину>, будет странствовать там, где начинается и кончается тьма вещей. Он добивается единства своей природы, [чистоты] своего эфира, полноты свойств, чтобы проникать в [процесс] создания вещей. Природа у того, кто так поступает, хранит свою целостность, в жизненной энергии нет недостатка. Разве проникнут в его [сердце] печали?!
10. Страж Границы (Гуань Инь, Гуань Лин, Инь Си) — ученик Лаоцзы. Ему, как говорит легенда, и оставил Лаоцзы «Дао дэ цзин» в собственной записи перед уходом на Запад.
Ведь пьяный при падении с повозки, даже очень резком, не разобьется до смерти. Кости и сочленения [у него] такие же, как и у [других] людей, а повреждения иные, ибо душа у него целостная. Сел в повозку неосознанно и упал неосознанно. [Думы о] жизни и смерти, удивление и страх не нашли места в его груди, поэтому, сталкиваясь с предметом, [он] не сжимался от страха. Если человек обретает [подобную] целостность от вина, то какую же целостность должен он обрести от природы! Мудрый человек сливается с природой, поэтому ничто не может ему повредить {11} .
11. Вариант фрагмента см. «Чжуанцзы», 241, 242 <226>.
Ле, Защита Разбойников, стрелял [на глазах] у Темнеющего Ока: натянул тетиву до отказа, поставил на предплечье кубок с водой и принялся целиться. Пустил одну стрелу, за ней другую и третью, пока первая была еще в полете. И все время оставался {неподвижным], подобным статуе.
— Это мастерство при стрельбе, но не мастерство без стрельбы, — сказал Темнеющее Око. — А смог бы ты стрелять, если бы взошел со мной на высокую гору и встал на камень, висящий над пропастью глубиной в сотню жэней? {12}
12. Жэнь — древняя мера длины, около 7-8 чи.
И тут Темнеющее Око взошел на высокую гору, встал на камень, висящий над пропастью глубиной в сотню жэней, отступил назад [до тех пор, пока его] ступни до половины не оказались в воздухе, и знаком подозвал к себе Защиту Разбойников. Но тот лег лицом на землю, обливаясь потом [с головы] до пят.
— У настоящего человека, — сказал Темнеющее Око, — душевное состояние не меняется, глядит ли [он] вверх в синее небо, проникает ли вниз к Желтым источникам {13} , странствует ли ко [всем] восьми полюсам {14} . Тебе же ныне хочется зажмуриться от страха. Опасность в тебе самом! {15} .
13. Желтые источники — царство мертвых.
14. В Китае существовало представление о восьми странах света: восток, запад, север и юг, а затем северо-восток, северо-запад, юго-восток и юго-запад.
15. Этот фрагмент см. также «Чжуанцзы», 265 <244>.
У Фаня был сын по имени Процветающий, который умело создал себе славу. Перед ним преклонялось все царство. Войдя в милость цзиньского царя, [Процветающий] не служил, а место занимал направо {16} от трех старших сановников. Того, кто удостоился благосклонного взгляда [Процветающего], в царстве Цзинь {17} жаловали титулом; того, кто заслужил бранное слово [Процветающего], из царства Цзинь изгоняли. Посещение дома Процветающего приравнивалось к приему у царя.
16. В Китае чины и звания делились на правые — младшие, и левые — старшие. Содержание притчи о Фане Процветающем (Цзыхуа) и Кае с Шан-горы (Шан Цюкае) — иллюстрация к высказанному ранее положению о возможности неосознанного слияния с природой. Заключение же притчи по существу не даосское. Устами Конфуция «чудеса» объявляются принадлежностью слепой веры.
17. Цзинь — одно из древнекитайских царств, находившееся на территории современной провинции Шаньси.
Процветающий приказывал своим удальцам завязывать драки: умные обижали глупых, сильные подавляли слабых. [Он] не беспокоился, даже если оставались раненые и избитые. Дни и ночи проходили в таких забавах, которые чуть ли не вошли в обычай во всем царстве.
[Однажды] первые удальцы Фаня — Хэшэн и Цзыбо — отправились за город и заночевали в хижине старика землепашца Кая с Шан-горы. В полночь Хэшэн и Цзыбо заговорили друг с другом о славе и могуществе Процветающего: он-де властен погубить живого и оживить мертвого, богатого сделать бедняком, а бедного — богачом.