Лёд и разум
Шрифт:
Кларк притащил вырезки и карты, и я закопалась в них. В этот раз я уже знала, что искать. И нашла.
История церковного строительства началась за пятнадцать лет до основания университета. Территория университета и многие прилегающие участки принадлежали племенам шауни. Во время Великого Переселения их согнали с родовых земель и отправили в резервацию на северо-западе. Несогласных с переселением перебили. Но, по всей видимости, не всех. Потому что земельный участок, на котором ныне и находилась несуществующая церковь, в 1884 году принадлежал небольшой шаунской общине. Причем
На участке находилось капище не капище, алтарь не алтарь, дерево не дерево. Выяснить из газет, что там было на самом деле, так и не удалось. Главное, что там имелось нечто святое для шаунов и проводились регулярные обряды для общения с Великим Духом. Говаривали, шаманы могли творить какие-то чудеса. Газеты зло высмеивали подобные суеверия, но чувствовалось, за суевериями какое-то основание всё-таки было.
Какое-то? Я позволила себе горько усмехнуться. Не какое-то! Тот самый Источник, из-за которого разгорелся сыр-бор.
Так вот, все эти чудеса не помогли шаману и шаунской общине. В 1884 году их всех перестреляли пришлые любители шальных денег. Кто именно заплатил любителям, выяснить не удалось. Благо все пришлые полегли вместе с шаунами. Непонятно от чего полегли. Вскоре после гибели шаунов, кстати, непонятно от чего умерли мэр города, шериф, его помощник, пара банкиров и хозяйка борделя.
Шаунские земли стали считать проклятыми, и их за бесценок выкупил Эдвард Мак Кинли, чтобы построить на них церковь и принести упокоение душам погибших. Не знаю, как насчет упокоения, а в течении пяти лет на строительстве гибли люди, случались несчастные случаи, пожары, а церковь так и не построили. В 1891 году Эдвард Мак Кинли умер, и всё его состояние перешло к сыну Герману. И проклятый участок в том числе.
Строительство церкви с чистого листа началось в 1895 году. И снова пожары, и снова несчастные случаи, и снова жертвы. Но в какой-то неназванный момент между 1895 и 1897 годами Герман женился на Лизе Коффин. Точнее, на некой Эльзе, фамилия которой нигде не упоминалась. И информация про проблемы на строительстве исчезла из газет. Да и про проклятый участок не вспоминали до передачи его новообразованному университету.
А церковь всё-таки построили. По крайней мере небольшая вырезка за июнь 1898 года сообщала о завершении строительства. Вот только сохранилась одна единственная фотография. Очень плохенькая. Серая и потертая. На ней угадывалось знакомое здание, не более.
И всё бы хорошо, но на участке, переданном университету, церкви уже не было. Фотография огороженного пустыря, приложенная к большой статье о семье благотворителей, полностью избавляла от сомнений. Церковь исчезла в 1898–1899 годах. Только информацией о пожаре или сносе газеты не располагали. Газетчики как будто забыли о построенном Храме Последнего Пристанища.
Зато церковь промелькнула на фотографии (я совершенно случайно наткнулась на нее) с велосипедных гонок, устроенных университетом в 1910 году. После чего снова исчезла из сводок аж до 1923 года. Тогда на территории университета расчленили пару негров, и репортеры облазили всё, что можно и нельзя. Так вот, на некоторых фотографиях
Я гоняла Кларка за новыми и новыми вырезками. Нашла план университета, на котором церковь была, но на планах за последующие годы ее снова не было. Во Время Великой Депрессии Храм Последнего Пристанища появлялся несколько раз. И на фотографии даже мелькал настоятель храма. Отец Эдуардо. Не узнать его узкого остроносого лица я просто не могла. Он даже давал интервью! На целый разворот! Отец Эдуардо всячески распинался о помощи обездоленным и пострадавшим от Депрессии. Церковь, мол, всячески способствует, заботится о прихожанах и готова помогать дальше. И что? Через полгода о церкви и ее настоятеле ни одна газета не вспоминала.
Мне это очень сильно напомнило проявление способностей Марго Мейз Миднайт, которое позволяло казаться невидимой в толпе. Только здесь проявление оказалось гораздо мощнее, чем у Марго. Оно отключило мозги всему городу, и ни один человек не попытался сравнить одну газетную вырезку с другой.
В следующий раз церковь попала в газеты во время Второй Мировой Войны. Статья сообщала об открытии в университете курсов по подготовке радистов. Уж не знаю, зачем газетчикам понадобилась церковь на фотографии, но фотографию они каким-то чудом получили.
Ни в одной газетной вырезке за следующие сорок лет ни пустырь, ни Храм Последнего Пристанища ни разу не упоминались. Зато в восьмидесятые годы в местных газетах чередой пошли материалы о необходимости застроить пустующий участок. А если не застроить, так продать. Причем покупателями выступали очень солидные, очень серьезные и очень мрачные люди, основой состояний которых являлись бутлегерские конторы двадцатых годов. В общем, участком и некоторыми прилегающими территориями, включающими половину университетского кампуса, с какой-то стати заинтересовалась мафия.
Под колесами неизвестного автомобиля погиб ректор. Полицейских, особо рьяно защищавших закон и порядок, расстреливали жены, любовницы, мужья любовниц, любовники жен, случайные прохожие. Два прокурора написали записки о безответной любви друг к другу и повесились, а третий во время бритья перерезал себе горло, переломал всю мебель в квартире, забрызгал всё кровью и непринужденно умер. Судья, выписавший пару ордеров, полез ночью чинить крышу в загородном доме, сломал ногу, нанес себе побои средней тяжести и ордера почему-то отозвал. А сколько свидетелей погибло от неосторожного обращения с огнестрельным оружием!..
Город потонул в крови и насилии. Стреляли днем, стреляли утром, стреляли вечером, а ночью не только стреляли, но и резали. Всё напоминало о возвращении в благословленные тридцатые. Правительство штата подумывало о введении военного положения и привлечении национальной гвардии, но так и не решилось на этот крайне отчаянный шаг. По мнению некоторых газет, в деле участвовал некий сенатор, небольшая группа девушек легкого поведения и баржа с кокаином. Но мнения оставались мнениями, а прямых обвинений ни сенатору, ни девушкам, ни барже так никто и не предъявил.