Лед как пламя

Рааш Сара

Я подавляю растущий в горле стон, едва сдерживаясь, чтобы не утратить остатки самообладания.

— Не знаю, что ты видел, когда здесь был Терон, но это не…

— Я ошибся, — обрывает меня Мэзер с ожесточенным лицом. — Я упустил свой шанс, Мира. Проклятие, я смирился с этим и готов был молча зализывать раны, стараясь забыть о тебе. Но Ноум и магический источник… Это должны были быть мои проблемы. Мне ненавистно то, что они теперь лежат на твоих плечах, а я никак не могу забрать их и оградить тебя от опасности. Я ничего не могу сделать, Мира. Мы не разговаривали

с тобой целых три месяца, и на то была причина. Для Винтера я сделаю все, что в моих силах, Мира, но я больше не могу так жить. Мне нужно, чтобы ты знала: с меня хватит. Я больше не жду, что ты вернешься в мою жизнь.

Боль, скопившаяся за все это время, и потрясение, вызванное его неожиданным появлением, взрываются во мне и вонзаются в душу осколками. Но не осколками грусти или печали, нет. Осколками злости. Он понятия не имеет о том, что происходит. Быть может, я бы обо всем ему рассказала, если бы он не явился сюда пьяным и не принялся орать на меня.

— Прости, что ты несчастен, — резко отвечаю я. — Прости, что причинила тебе боль. Я думала, что могу поговорить с тобой, потому что нуждалась в этом. Ни о чем другом я не думала. В этом-то и проблема! Если бы я хорошенько подумала, то не заварила бы всю эту кашу. Поэтому…

— О чем ты? Какую кашу ты заварила? — хмурится Мэзер.

Голова гудит, тело подрагивает.

— Нет уж, после того как ты пробрался в мою спальню и наорал на меня, ты не заслуживаешь никаких объяснений.

Я разворачиваюсь к двери, готовая позвать Гарригана и Коналла, чтобы они выкинули Мэзера из моей жизни. Нельзя было разговаривать с ним утром. Несмотря на все пережитое, он единственный из тех, кто остался самим собой. Он — тот самый Мэзер, с которым я выросла, тот самый Мэзер, в которого я влюбилась.

Мир расплывается перед глазами, кренится, и я хватаюсь за дверь. Мне нельзя быть рядом с Мэзером. Рядом с ним я чувствую себя Мирой — осиротевшей девчонкой-солдатом. Мне нужно держаться с такими людьми, как Генерал и Терон. С ними легче ощущать себя королевой.

Все, что я так долго удерживала внутри себя, прорывается наружу. Повернувшись к Мэзеру, я сквозь слезы ищу его глаза. Он нахмурился и приготовился к спору. Неудивительно. Мы оказались не на своем месте и оба не правы. Будь все по-прежнему, и наши отношения были бы другими.

Только вот тогда у нас тоже ничего не клеилось. Он был королем, а я — солдатом. Теперь я королева, он — лорд, но он по-прежнему… Невероятно, раздражающе, восхитительно бесхитростен. Я судорожно сглатываю.

— Я бы выбрала тебя, если бы могла быть рядом с тобой той, кем должна быть.

Мэзер никнет, его боевой пыл улетучивается. Он безмолвно и неподвижно глядит на меня, затем склоняет голову набок, и его лицо каменеет. Я понимаю: он сдерживает слезы. Возможно, в глубине души хочет, чтобы я сражалась за него и за то, что могло бы быть между нами. Между Мирой и Мэзером — без титулов и возложенных на них обязательств.

Он тяжело выдыхает.

— Думаю, если бы мы хотели… мы бы пережили все, оставаясь при этом самими собой.

Я всхлипываю,

по щекам текут горячие слезы. Его покрасневшие глаза ловят мой взгляд и удерживают достаточно долго для того, чтобы я увидела в их глубине печаль и боль.

— Моя королева, — произносит он.

Я нашариваю за спиной дверную ручку и распахиваю дверь перед удивленными лицами Коналла и Гарригана, когда из моей спальни в коридор выходит Мэзер. Он удаляется. Вот так просто. Не сказав последнего «прощай», не задержав на мне взгляда. Как будто мы и вовсе никогда друг друга не любили.

10

Мира

Меня выдергивают из сна приглушенные крики, раздающиеся из смежной комнаты. Я не успеваю броситься на помощь — дверь в мою спальню распахивается, и внутрь проскальзывает Гарриган. Он смотрит на меня, но я машу рукой в сторону.

— Иди к Нессе, — говорю я, и он идет к двери, соединяющей мою спальню с комнатой, которую Несса объявила своим «почетным местом служанки».

Когда он открывает ее, чтобы войти, до меня доносятся отчаянные рыдания.

— Тише, Несс, тише, — успокаивает Гарриган сестру.

Я перекатываюсь на бок и обхватываю голову руками. Плач Нессы заглушает голос Гарригана, но он больше не произносит слова утешения — он поет, и его песня завораживает:

На снег искрящийся головку положи, Печаль — на лед прохладный возложи. И пусть, дитя мое, спокойствие зимы Принадлежит тебе и дарит свои сны. Сердечко трепетное к снегу приложи, На лед прохладный слезки возложи. И пусть, дитя мое, блаженство тишины Принадлежит тебе и дарит свои сны.

Я сдавленно вздыхаю в наступившей тишине. Несса затихла. После долгих мгновений хрупкого покоя дверь снова открывается, и я сажусь лицом к Гарригану. Он замирает и напрягается, взглянув на меня.

— Моя королева?

Я не сразу понимаю, почему в его голосе сквозит беспокойство, а потом чувствую струящееся по щекам тепло. Я плачу, сама не зная почему, растроганная грубоватым пением Гарригана.

— Где ты выучил эту песню?

Опустив плечи, он делает шаг ко мне.

— Дебора нашла ноты в развалинах дворца, однажды сыграла ее и… — Он смеется тихо и приглушенно, чтобы не разбудить Нессу. — Я вспомнил эту колыбельную. По-моему, нам пела ее мама.

В сознание врывается образ, который я вижу каждый раз, глядя на Гарригана, Коналла или Нессу. Я вижу их жизнь такой, какой она должна была быть. Он, поющий эту колыбельную своему ребенку. Их собственные семьи — его, Коналла и Нессы. Их родители — живые и счастливые.

— Ты… — Мой голос подрагивает. — Ты сожалеешь о том, кем стал из-за этой войны?

На лице Гарригана мелькает удивление, затем боль.

— Нет, моя королева. А вы?

— Я… не важно, — качаю я головой. — Доброй ночи.