Лед
Шрифт:
— Боже праведный! А я-то все думала, что же у него за запрещенные штучки!
— В каком смысле?
— Пользование этими машинами строго регламентировано, — сказала она, снимая со стены один комбинезон.
Сервас сглотнул, увидев, что она надевает его, и спросил:
— Ты что?
— Надевай!
Она показала на второй комбинезон и на пару ботинок. Сервас колебался. Конечно, имелись и другие средства, например заставы. Но все силы были брошены на институт. Кстати, однажды Ломбар уже обошел все посты. Ирен поискала ключ на доске, запустила длинный, как сигара, снегоход и вывела его на улицу. Включив фары, она вернулась,
— Одевайся и выходи, — крикнула Ирен, стараясь перекричать шум четырехтактного двигателя.
Мартен надел красно-белый шлем и сразу начал задыхаться. Кое-как натянув на шлем капюшон комбинезона, он вышел из избушки. В толстых ботинках Сервас шел как космонавт, точнее сказать, сильно косолапил.
Метель немного унялась. Ветер стих, и снежные хлопья уже не так неистово кружились в свете фар снегохода.
Сервас нажал кнопку «уоки-токи» и спросил:
— Венсан, как там Самира?
— Она в порядке. А вот другой тип совсем плох. «Скорая помощь» прибудет минут через пять. Что у вас?
— Нет времени объяснять. Оставайся с Самирой.
Он опустил забрало шлема, неловко взгромоздился на приподнятое сиденье позади Циглер и поудобнее устроил ноги. Она сразу же тронула машину с места. В луче фары снежные хлопья полетели им навстречу, как падающие звезды. Мимо с огромной скоростью понеслись заснеженные деревья. Машина ловко скользила по укатанной тропе, шурша по снегу и ревя мотором. Облака снова расступились, и Сервас сквозь забрало шлема увидел за деревьями совсем близкие горы, залитые лунным светом.
— Я знаю, о чем вы думаете, Диана.
Берг ушла в свои мысли, и его низкий хриплый голос заставил ее вздрогнуть.
— Вы спрашиваете себя, каким способом я намерен вас умертвить, отчаянно ищете выход и ждете момента, когда я допущу оплошность. К сожалению, должен вам сказать, что я никогда не совершаю оплошностей. Следовательно, этой ночью вы умрете.
При этих словах Диана почувствовала, как волна холода опускается с головы к желудку и ногам, на миг ей показалось, что она теряет сознание. Берг попыталась сглотнуть, но в горле стоял болезненный комок.
— А может, и нет… Вдруг я в итоге оставлю вас в живых. Я не люблю, когда мной манипулируют. Элизабет Ферней еще пожалеет, что использовала меня. Она хочет, чтобы за ней всегда оставалось последнее слово, но на этот раз ее постигнет жестокое разочарование. Если я вас убью, то лишусь этой маленькой победы. Так что у вас еще есть шанс, Диана. Однако должен сказать, что я пока не решил.
Врет… Он давно все решил. Об этом буквально кричал весь ее опыт работы психологом. Его слова — всего лишь ход в игре сумасшедшего, одна из уловок. Позволить жертве увидеть лучик надежды, чтобы потом сразу же погасить его. Уничтожить. Да, так оно и есть: очередное извращенное наслаждение. Ужас, слабая надежда, в последний момент — разочарование и непроглядная тьма отчаяния.
Он вдруг умолк, прислушиваясь к сообщениям, которые звучали по радио. Диана тоже попробовала что-нибудь расслышать, но ее сознание все еще не могло сосредоточиться на хриплых звуках, вылетавших из переговорного устройства.
— Говорят, наши друзья жандармы понаделали дел там, наверху. Похоже,
Диана разглядывала пейзаж за лобовым стеклом. Узкая дорога была занесена снегом, но они двигались довольно быстро. Видимо, жандармы снабдили свою технику зимней резиной. Ничто не нарушало чистой белизны, только темные стволы деревьев да серые скалы, торчащие кое-где из-под снега. Вдали на фоне ночного неба вырисовывались высокие горы, и Диана разглядела проем между вершин. Видимо, там проходила дорога.
Она еще раз повернулась к Гиртману. Ей хотелось вглядеться в человека, который собирался ее убить. Вдруг в мозгу зашевелилась мысль, которая быстро начала пробивать себе дорогу, такая же четкая и прозрачная, как ледяной сталактит в лунном свете. Он врет, что никогда не ошибается, ему просто надо ее в этом убедить. Гиртман хочет, чтобы она оставила все надежды и полностью на него положилась, рассчитывая, что он сохранит ей жизнь.
Вот тут он просчитался. Как раз это в ее планы не входило.
Они вынырнули из леса, петляя между ледяных сугробов. Сервас понял, что они въезжают в ледниковый цирк: в ущелье циклопических размеров. Ему на ум сразу пришла архитектура гигантов. Все здесь было чрезмерно: пейзажи, страсти, преступления. Пурга металась вокруг с прежней силой, и они оказались в вихре снежных хлопьев. Циглер прижалась к рулю, согнувшись под ветром за непрочной плексигласовой перегородкой. Сервас тоже пригнулся, чтобы хоть как-то спрятаться за хрупкую спину напарницы. Перчатки и комбинезон грели слабо, ветер пронизывал насквозь, и только пуленепробиваемый жилет немного спасал от холода. Временами снегоход подскакивал, круто беря то вправо, то влево, как в бобслее, и не раз Сервасу казалось, что он вот-вот опрокинется.
Однако, несмотря на порывы ветра, они быстро приближались к просторному амфитеатру, изрезанному террасами, исчерченному осыпями и натеками льда. Мелкие водопады застыли зимой и теперь походили на высокие белые свечки, прилипшие к скалам, или, скорее, на потеки воска. Когда луна проглядывала сквозь облака и освещала ландшафт, от этой красоты захватывало дух. Над цирком парило ощущение таинственного ожидания, зависшего времени.
— Я его вижу! — вскрикнул Сервас.
Вытянутый, как сигара, снегоход поднимался по склону с другой стороны цирка. Сервасу показалось, что он смутно различает тропу, которая ведет к разлому между двух скальных стенок. Снегоход уже преодолел половину пути. Тут облака расступились, и луна повисла, словно плавая посередине черного перевернутого озера. Молочный свет снова разлился по цирку, ясно очерчивая каждый камень, каждый кусок льда. Сервас поднял глаза. Силуэт снегохода исчез в тени за скалами и снова показался в лунном свете, уже с другой стороны. Он резво продвигался вперед и худо-бедно держал дистанцию, пока их более мощная машина прорывалась наверх.
Они преодолели разлом и вдруг снова оказались среди пихт. Ломбар исчез. Тропа круто поднималась вверх, выписывая зигзаги среди деревьев, ветер дул сильными порывами, поднимая снежную завесу, слепившую глаза. Сверху снова вспыхнул луч фары. У Серваса было такое чувство, что разъяренное и ревущее божество дует им в лицо своим ледяным дыханием. Он дрожал от холода в комбинезоне, в то же время по спине между лопаток бежала струйка пота.
— Где он? — крикнула Циглер. — Черт! Куда он делся?