Лед
Шрифт:
— Где вы его нашли?
— У Гримма.
— Старый снимок, — заметил Шаперон, пряча глаза.
— Да, сделан в октябре тысяча девятьсот девяносто третьего, — уточнил Сервас.
Шаперон неопределенно взмахнул рукой, словно говоря, что это время уже давно прошло. На короткое мгновение рука мэра, усыпанная коричневыми пятнышками, мелькнула перед самым лицом Серваса, и тот застыл от удивления. Перстня на пальце не было, зато ясно проступал след от него. На загорелой коже безымянного пальца виднелась более светлая полоска.
За долю секунды в голове
Палец Гримма отрезали, а Шаперон снял свой перстень, такой же, какой носили четверо мужчин с фотографии. Что бы это значило? Скорее всего, преступник это знал. Имеют ли какое-нибудь отношение к убийству аптекаря остальные двое с фотографии? Если да, то откуда об этом известно Гиртману?
— Вы хорошо знаете этих людей?
— Очень хорошо. А с Перро вообще интереснее говорить о той эпохе, чем о сегодняшнем дне.
— Они были вашими партнерами по покеру.
— Да. Еще по дальним прогулкам и путешествиям. Но я не вижу связи…
— Спасибо, — перебил его Сервас, — пока у меня больше нет вопросов.
— Кто это? — спросила Циглер, указывая на человека, мелкими шажками семенившего к «Пежо-405», такому же усталому, как и хозяин.
— Габриэль Сен-Сир, почетный следователь в отставке. Я вчера утром встретил его в суде.
— О чем вы говорили?
— О Гримме, Шапероне, Перро и еще о некоем Мурране.
— Трое игроков в покер… А Мурран — это кто?
— Четвертый из их компании. Умер два года назад. Рак. По словам Сен-Сира, на них тридцать лет назад была подана жалоба по поводу шантажа. Они подпоили девчонку, потом сфотографировали ее в голом виде и начали угрожать, что пустят фото по рукам, если она…
— Не окажет им соответствующие услуги.
— Именно так.
Сервас заметил, что в глазах Циглер сверкнула искорка.
— Это может быть след… — сказала она.
— А какая связь с конем Ломбара и с Гиртманом?
— Не знаю.
— Прошло уже тридцать лет. Четверо пьяных парней, с ними девушка. А что было потом? Все они молоды, наверняка натворили глупостей. Куда это нас ведет?
— Может быть, это только видимая часть айсберга.
Сервас взглянул на нее и спросил:
— Как это?
— Не исключено, что были и другие глупости подобного рода. Может, они на этом не остановились, и какая-нибудь проделка плохо кончилась.
— Слишком много «может быть», — заметил Сервас. — Тут есть еще одно. Шаперон снял свой перстень.
— Что?
Сервас рассказал ей о том, что увидел.
— Что же это, по-вашему, означает? — наморщила брови Циглер.
— У меня нет мыслей на этот счет. Зато есть что вам показать.
— Охотничий домик?
— Да. Поехали?
В пять утра на ночном столике зазвонил будильник, и Диана, дрожа от холода, побрела в ванную. Как всегда, душ сначала окатил ее струей кипятка, затем тоненькой ниточкой холодной воды, а потом и вовсе иссяк. Диана, уже привыкшая к этому, поспешила вытереться и одеться. Весь следующий час,
— Здравствуйте, Диана. А вы ранняя птичка.
— Здравствуйте, месье. Давняя привычка… — Она заметила, что он в прекрасном настроении.
Продолжая улыбаться, доктор пригубил кофе и спросил:
— Вы готовы, Диана? У меня для вас хорошее известие. Сегодня утром мы идем проведать обитателей блока А.
— Очень хорошо, месье. — Она постаралась сдержать восторг и сохранить профессиональный тон.
— Прошу вас, называйте меня Франсис.
— Очень хорошо, Франсис.
— Надеюсь, я вас не очень напугал в прошлый раз. Просто старался предостеречь. Сами увидите, это быстро пройдет.
— Думаю, что я полностью готова.
Короткий взгляд, брошенный на нее, свидетельствовал как раз о том, что Ксавье в этом сомневается.
— Кого мы навестим?
— Юлиана Гиртмана…
Группа «White Stripes» распевала в наушниках «Seven Nation Army», когда дверь кабинета открылась. Эсперандье оторвался от экрана.
— Привет, — сказала Самира. — Ну что, как вскрытие?
— Фу, гадость! Бррр! — передернулся Эсперандье, снимая наушники.
Она обошла письменный стол и приблизилась к Венсану. Его обдало смесью свежего парфюма и ароматного геля для душа. С первых дней службы он почувствовал симпатию к Самире Чэн. Как и он сам, она была постоянным объектом шуточек и подкалываний со стороны некоторых членов бригады. Но малышка умела достойно ответить и частенько утирала нос шутникам. Тем самым она вызывала к себе еще большую неприязнь.
Самира Чэн взяла бутылку с минеральной водой и отпила прямо из горлышка. Сегодня на ней была кожаная куртка на джинсовой подкладке, спортивный свитер с капюшоном, холщовые брюки, сапоги на восьмисантиметровом каблуке и шапочка с козырьком.
Она наклонила к экрану свое на редкость некрасивое лицо, которое не мог выправить никакой макияж. Даже Эсперандье чуть не расхохотался, когда увидел ее впервые. Потом он привык и даже начал находить во внешности Самиры некий парадоксальный шарм.
— Где ты была? — спросил он.
— У судьи.
Он понял, что речь идет о магистрате, которому поручено вести дело троих подростков, и с улыбкой подумал, какое впечатление произвело ее появление в суде.
— Дело движется?
— Похоже, аргументы противной стороны нашли какой-то отклик у господина судьи.
— А именно?
— Версия об утоплении пробила себе дорогу.
— Вот черт!
— Ты ничего не заметил, когда входил?
— В каком смысле?
— Пюжоль и Симеони.