Лед
Шрифт:
Сен-Сир воспринял лесть должным образом. Он достаточно знал свои заслуги искусного повара, чтобы почувствовать искреннее восхищение даже в преувеличенных комплиментах. Бутылка с белым вином наклонилась над бокалом Серваса.
— Попробуйте-ка вот это.
Прежде чем пригубить, Мартен поднес бокал к глазам. При свете свечей, стоящих в центре стола, вино отливало бледным золотом с изумрудным проблеском. Сервас не был большим знатоком, но с первого глотка понял, что его угощают вином исключительным.
— Чудесно. Правда, хотя я и не специалист.
Сен-Сир
— «Батар-Монтраше», две тысячи первого года. — Он подмигнул Сервасу и прищелкнул языком.
После второго глотка Мартен почувствовал, как закружилась голова. Не надо было приходить на голодный желудок.
— Вы надеетесь таким образом развязать мне язык?
Сен-Сир расхохотался.
— Какое удовольствие наблюдать, как ты ешь! Можно подумать, дней десять голодал. А что ты думаешь о Конфьяне? — вдруг спросил отставной следователь.
Вопрос застал Серваса врасплох. Он замялся.
— Не знаю. Пока рано судить…
— Да брось ты. — В глазах Сен-Сира снова блеснул лукавый огонек. — Ты уже составил свое мнение, и оно нелестное. Потому и отвечать не хочешь.
Такое замечание сбило Серваса с толку. Следователь за словом в карман не лез.
— Конфьян не соответствует своему имени, [35] — продолжал Сен-Сир, не дожидаясь ответа. — Он сам никому не верит, да и его нельзя слушать ни в коем случае. Ты, наверное, это уже понял.
35
По-французски «Confiant» — «доверчивый».
Метко. В очередной раз Сервас сказал себе, что этот человек может быть очень полезен.
Когда они покончили с едой, Сен-Сир убрал тарелки и отнес на кухню.
— Кролик в горчичном соусе, — вернувшись, сказал он. — Как тебе понравилось?
Он принес еще одну бутылку, на этот раз красного вина. Полчаса спустя, после яблочного десерта и бокала сотерна, они уселись в креслах у камина. Сервас наелся, хмель слегка ударил в голову. Ему давно уже не было так приятно и уютно. Сен-Сир налил гостю коньяка в круглую рюмку, а себе арманьяка.
Затем он метнул в Серваса острый, цепкий взгляд, и тот понял, что настало время серьезного разговора.
— Ты слишком много занимаешься мертвой лошадью, — заявил старик, отпив глоток. — Считаешь, что здесь есть какая-то связь с убийством аптекаря?
— Возможно.
— Два жестоких преступления с интервалом в пару-тройку дней и расстоянием в несколько километров…
— Да.
— А как тебе Эрик Ломбар?
— Спесивый наглец.
— Не восстанавливай его против себя. У него огромные связи, и он может быть полезен. Но ни в коем случае не давай ему командовать следствием.
Сервас снова улыбнулся. Старый следователь был в отставке, но держал руку на пульсе всех событий.
— Вы собирались рассказать мне о самоубийцах.
Сен-Сир поднес бокал к губам.
— Каково это быть сыщиком в наши дни? — задал он вопрос, не давая на него ответа. — Повсюду
— Наоборот, все очень просто, — отозвался Сервас. — Есть два типа людей: негодяи и все прочие. Каждый должен решить, к какому лагерю примкнуть. Если вы не сделали выбора, то считайте себя в лагере негодяев.
— Ты так думаешь? Значит, по-твоему, есть добрые и злые? В таком случае у тебя блестящий шанс! Предположим, тебе надо выбрать из трех кандидатов. Первый наполовину парализован полиомиелитом, страдает гипертонией, анемией и еще кучей тяжелых недугов, при случае врет, консультируется с астрологами, изменяет жене, курит сигарету за сигаретой и пьет много мартини. Второй — толстяк, трижды проигравший выборы, перенес депрессию и два сердечных приступа, курит сигары и каждый вечер, перед тем как выпить снотворное, накачивается шампанским, коньяком и виски. Третий — орденоносный герой войны, с почтением относится к женщинам, любит животных, пьет только пиво, и то от случая к случаю, и совсем не курит. Кого из них ты выберешь?
Сервас улыбнулся и ответил:
— Полагаю, вы ждете, что я назову третьего.
— Браво, ты отмел Рузвельта и Черчилля и выбрал Адольфа Гитлера. Вот видишь, на самом деле все обстоит совсем не так, как кажется. Суть и видимость — разные вещи.
Сервас расхохотался. Старик ему решительно нравился. Его было трудно уличить в промахе или ошибке, а мысли Сен-Сира отличались ясностью и прозрачностью потока, текущего у мельницы.
— В этом и заключается в наши дни проблема средств массовой информации, — продолжил отставной следователь. — Они вцепляются в малозначительные детали и раздувают их. Вот результат: если бы в ту эпоху существовали наши средства массовой информации, то Рузвельта и Черчилля, возможно, не выбрали бы. Полагайся на свою интуицию, Мартен. Не доверяй видимости.
— Самоубийцы, — повторил Сервас.
— Я к ним и подхожу. — Следователь налил себе еще арманьяка, поднял голову и посмотрел на Серваса долгим тяжелым взглядом. — Это дело вел я. Оно оказалось самым трудным за всю мою карьеру. События случились в течение года. Если быть точным, то с мая тысяча девятьсот девяносто третьего по июль девяносто четвертого. Семь самоубийств. Подростки от шестнадцати до восемнадцати лет. Я все помню, как будто это было вчера.
Сервас затаил дыхание. У старика даже голос переменился, стал жестким и бесконечно печальным.
— Первой была девочка из соседней деревни, Алиса Ферран, шестнадцати с половиной лет. Замечательная девочка, с блестящими результатами в школе, выросшая в среде с высокой культурой. Отец — преподаватель литературы, мать — учительница младших классов. Алиса считалась ребенком без проблем, за ней не числилось никаких подозрительных историй. У нее было много друзей-ровесников, она увлекалась рисованием, музыкой. Ее все любили. Алису нашли повесившейся на гумне в окрестностях деревни.
Повесившейся… Горло у Серваса сжалось, он весь превратился в слух.