Лед
Шрифт:
Циглер сразу взяла инициативу в свои руки. Она рылась в коробке, набитой папками, подшивками документов, стенограммами, административной перепиской, пока не откопала папку с надписью «Обобщение». Несомненно, ее составил сам Сен-Сир. У него был понятный, летящий почерк с тонкими очертаниями букв, не в пример каракулям судебного медика. Сервас отметил, что Сен-Сир подвел итог разным этапам расследования с завидной ясностью и четкостью. Циглер сразу стала пользоваться обобщением, чтобы ориентироваться в ворохе документов. Она начала с того, что отсортировала фрагменты досье и разложила их маленькими стопками: отчеты о вскрытии, протоколы допросов, опросы родителей, описи вещественных доказательств, письма, найденные у подростков дома. Сен-Сир для своего личного пользования
Кроме фотографий там имелись:
— вырезки из публикаций в прессе,
— чертежи с пояснительными пометками,
— разрозненные листки,
— планы местности, испещренные загадочными стрелками и кружочками, где места гибели подростков обозначены черными крестиками,
— школьные журналы, ведомости и справки,
— фотографии классов,
— заметки на клочках бумаги,
— билетики уплаты дорожной пошлины…
Сервас остолбенел. Старый следователь и вправду относился к этому расследованию как к личному делу. Как и те, кто работал до него, он оказался полностью во власти тайны. Видимо, Сен-Сир всерьез надеялся раскрыть ее дома, когда смог посвятить ей все свое время. Потом они нашли в коробке документ, который тяжело было просматривать: список жертв с их фотографиями и датами самоубийств.
2 мая 1993: Алиса Ферран, 16 лет
7 июня 1993: Михаэль Леман, 17 лет
29 июня 1993: Людовик Аслен, 16 лет
5 сентября 1993: Марион Дютийоль, 15 лет
24 декабря 1993: Северин Герен, 18 лет
16 апреля 1994: Дамьян Ломе, 16 лет
9 июля 1994: Флориан Ванлоот, 17 лет
— Боже милосердный!
Рука Серваса дрожала, когда он положил список на стол и в круге света от лампы оказались семь фотографий, наклеенных на маленькие картонные вкладки. Семь улыбающихся лиц. Одни смотрят прямо в объектив, другие куда-то в сторону. Он покосился на Ирен. Она стояла рядом, прямо как громом пораженная. Мартен сразу перевел глаза обратно на фотографии, и у него сжалось горло.
Циглер передала ему половину отчетов о вскрытиях и склонилась над второй. С минуту они читали молча. Все отчеты констатировали смерть от повешения, не считая двух. Один мальчик бросился со скалы, а другой, находясь под неусыпным наблюдением семьи, все-таки умудрился убить себя электрическим током в ванной. Эксперты не обнаружили никаких аномалий или темных мест. Картины так называемых преступлений были ясны. Все говорило о том, что дети отправлялись к месту гибели и совершали самоубийство в одиночку. Четыре вскрытия производил Дельмас с еще одним судмедэкспертом, которого Сервас знал как очень компетентного. После документов о вскрытиях они перешли к опросам соседей. Их показания, вне зависимости от свидетельства родителей, должны были помочь обрисовать личности жертв. Как всегда, в них хватало сплетен, недоброжелательных или просто гнусных, но в целом они обрисовывали портреты обычных подростков, за исключением одного трудного мальчика, Людовика Аслена, который был известен как склонный к неподчинению старшим и к насилию над своими товарищами. Самые эмоциональные свидетельства относились к первой жертве, Алисе Ферран. Ее все любили и единодушно говорили о ней как об очаровательной девочке. Сервас взглянул на фотографию. Курчавые волосы цвета спелой пшеницы, фарфоровая кожа, красивые глаза серьезно смотрят в объектив. Очень милое лицо, каждую черту которого, казалось, изваяла точная рука мастера-миниатюриста. Красивая шестнадцатилетняя девочка, а вот глаза выглядят старше. В них чувствуется ум и еще что-то такое… Или просто воображение разыгралось?
К трем часам утра они вдруг поняли, насколько их все это проняло, и Сервас решил, что пора отдохнуть. Он прошел по коридору в туалет, плеснул себе в лицо холодной водой, выпрямился и взглянул на себя в зеркало. Неоновая лампа мигала и потрескивала, едва освещая дверцы кабинок у него за спиной. Он слишком много съел и выпил у Сен-Сира, к тому же очень устал, и это читалось у него на лице.
На обратном пути Сервас остановился у автомата с горячими напитками и крикнул в глубину коридора:
— Кофе?
Его голос звонко разнесся в тишине. Из открытой двери в другом конце тут же отозвались:
— Маленький! С сахаром! Спасибо!
Интересно,
Была половина шестого утра, когда Сервас откинулся назад в своем кресле и заявил, что на сегодня хватит. Вид у Циглер был измученный и разочарованный. Они не нашли ничего, что подтверждало бы гипотезу о сексуальном насилии. Ни малейшей зацепки. В последнем рапорте Сен-Сир пришел к тому же заключению. На полях он сделал карандашную пометку: «Сексуальное насилие? Никаких доказательств». Однако следователь дважды подчеркнул эту пометку. В какой-то момент Сервас попытался заговорить с Циглер о «Пиренейских сернах», но она отказалась: слишком устала и сил на разговоры не осталось.
Она взглянула на часы и заявила:
— Думаю, нынче ночью мы уже ни к чему не придем. Надо хоть немного поспать.
— Согласен. Я еду в отель. Встретимся в конференц-зале в десять. А ты где будешь спать?
— Здесь. Один из жандармов сейчас в отпуске, и мне предоставили его квартиру. Администрация на этом экономит.
Сервас кивнул и заметил:
— Зато время несется безо всякой экономии, да?
— У меня еще никогда не было такого расследования, — сказала Ирен, поднимаясь. — Сначала смерть коня, потом аптекарь, повешенный на мосту. Оба преступления объединяет только одно: ДНК серийного убийцы. Теперь еще и цепочка подростковых самоубийств. Все это похоже на дурной сон. Никакой логики, ни малейшей путеводной ниточки. Наверное, в один прекрасный день я проснусь и обнаружу, что ничего этого не было.
— Пробуждение настанет, — твердо сказал Сервас. — Только не у нас, а у виновного или у таковых. Не так долго осталось ждать.
Он быстрыми шагами пошел к выходу.
В эту ночь Сервасу приснился отец, а сам он был маленьким десятилетним мальчиком. Все тонуло в тепле летней ночи. Отец и еще двое мужчин, с которыми он разговаривал возле дома, смотрелись как плоские силуэты. Подойдя к ним, мальчик Сервас понял, что эти двое — глубокие бородатые старики в длинных белых одеждах. Он протиснулся между ними и поднял голову, но ни они, ни отец не обратили на него ни малейшего внимания. Ребенок прислушался и понял, что они говорят по-латыни. Дискуссия была бурная, но доброжелательная. В какой-то момент отец рассмеялся, потом снова посерьезнел. Из дома доносилась музыка, очень знакомая, но Сервас никак не мог вспомнить, что это такое.
Потом в ночи внезапно раздался шум мотора, и все трое сразу замолчали.
— Они едут, — сказал один бородатый старец.
Голос его прозвучал уныло и мрачно, и Сервас задрожал во сне.
В жандармерию Сервас явился с десятиминутным опозданием. Ему пришлось выпить большую чашку черного кофе, выкурить две сигареты и постоять под обжигающим душем, чтобы справиться с усталостью, которая грозила свалить его с ног. Циглер уже была на месте. Она снова переоделась в комбинезон из кожи и титана, напоминавший доспехи. На стоянке перед жандармерией Сервас заметил ее мотоцикл. Они договорились объехать родителей погибших подростков и выписали все адреса. Три достались ему, четыре Циглер. Сервас решил начать с Алисы Ферран, первой в списке. Семья Алисы жила не в Сен-Мартене, а в соседней деревне. Он ожидал увидеть дом скромного достатка и убитых горем, состарившихся родителей. Каково же было его удивление, когда Мартен разглядел высокого, пышущего здоровьем, улыбающегося мужчину средних лет, босого, с обнаженным торсом, в штанах из небеленого льна, подпоясанных веревкой!