Леденцовые туфельки
Шрифт:
— А в ком же? — удивилась я.
Он посмотрел на меня.
— В твоей подруге Зози есть что-то такое... чему я даже и определения пока подобрать не могу. Но я каждый раз чувствую это, когда она рядом. Что-то есть в ее поведении чересчур идеальное. И что-то неправильное. Что-то почти... опасное.
— Что ты имеешь в виду?
Но Ру только плечами пожал.
А я уже снова начинала злиться: сперва Жан-Лу, теперь еще и Ру! И принялась объяснять:
— Она так помогла нам, Ру! Она столько делает для нас — работает в магазине, присматривает за Розетт, учит меня всяким
— Каким, например?
Ну, если уж она так ему не нравится, то я вряд ли расскажу, чему она меня учит. Я снова сунула руку в карман, где лежала его деревянная куколка, на ощупь похожая на косточку, завернутую в шерстяной лоскут.
— Ты просто совсем ее не знаешь, вот и все! — заявила я ему. — Ты должен дать ей возможность проявить себя. Она тебе понравится, я уверена.
На лице Ру появилось упрямое выражение. Когда он что-то для себя решит, его трудно переубедить. Это так несправедливо — двое моих лучших друзей...
— Она тебе непременно понравится! Правда-правда! Я точно знаю. Она так о нас заботится...
— Если бы я в это поверил, меня бы уже здесь не было. Но пока что...
— Значит, ты остаешься?
Забыв, что только что страшно на него злилась, я бросилась ему на шею.
— И ты придешь к нам на праздник?
— Ну...
Он вздохнул.
— Вот здорово! И тогда ты по-настоящему познакомишься с Зози. И с Розетт... Ой, Ру, я так рада, что ты остаешься!..
— Да. Я тоже.
Но голос у него был совсем не радостный. Честно говоря, он звучал просто тревожно. И все же мой план сработал, черт побери! А это самое главное. Значит, мы с Розетт все-таки сумели переменить ветер...
— А как у тебя с наличными? — спросила я. — У меня тут... — Я сунула руку в карман. — Шестнадцать евро и еще какая-то мелочь, если это сгодится. Я собиралась купить Розетт подарок на день рождения, но...
— Нет, — сказал он, по-моему, чересчур резко. Его и правда всегда было трудно уговорить взять деньги, так что, наверное, зря я вообще об этом заговорила. — У меня все отлично, Анук.
Честно говоря, на «отлично» он совсем не выглядел. И теперь я это прекрасно видела. А если Тьерри ему еще и не платит...
Я быстро сотворила на ладошке знак Кукурузного Початка и прижала ее к его руке. Это символ удачи, я о нем узнала от Зози; он приносит благополучие — деньги, еду и все такое. Не знаю, как именно он действует, но то, что он действует, это точно; Зози именно его использовала, чтобы у нас в магазине стало больше посетителей, чтобы люди чаще покупали мамины трюфели; и хотя я думаю, что Ру это не поможет, но все же есть надежда на какие-то положительные изменения в его жизни — может, он найдет другую работу, или выиграет деньги в лотерею, или поднимет оброненный кем-то на тротуаре толстый бумажник. И я представила себе, что этот знак так и сияет перед моим внутренним взором, и он вдруг словно действительно засветился у Ру на руке, похожий на мерцающую пыль. «Это непременно должно ему помочь!» — решила я. И это уж точно никакая не милостыня с моей стороны.
— А до Рождества ты к нам не зайдешь? — спросила я.
Он пожал плечами.
— Не знаю. Мне надо прежде... кое-что выяснить.
— Но на праздник ты точно придешь? Обещаешь?
— Обещаю.
— Поклянись. Скажи: честное слово и чтоб я сдох!
— Честное слово. И чтоб я сдох.
ГЛАВА 9
16 декабря, воскресенье
Ру сегодня на работу не вышел. Оказалось, что его не было ни в субботу, ни в воскресенье. А в пятницу он совсем рано ушел из квартиры Тьерри, затем выписался из той жалкой гостиницы, где проживал, и с тех пор нигде больше не появлялся.
Собственно, этого и следовало ожидать. Ведь, в конце концов, я сама попросила его уехать. Так почему у меня такое чувство, будто меня бросили? И почему я все продолжаю высматривать его на улицах?
Тьерри от ярости раскалился добела. В мире Тьерри просто так взять и уйти, бросив работу, не только стыдно, но и бесчестно; и мне совершенно ясно, что никаких извинений от Ру — если они, конечно, вообще последуют, — он не примет. А еще там какая-то темная история с чеком, который Ру то ли обналичил, то ли не обналичил...
В этот уик-энд я Тьерри почти не видела. Он сказал, что у него какие-то неприятности с квартирой, когда мимоходом забежал к нам вечером в субботу. И походя упомянул об отсутствии Ру — а расспрашивать я не решилась.
Но сегодня он рассказал мне все. Он пришел уже к вечеру, когда Зози закрывала магазин. Розетт, как всегда, играла на полу с фигурками паззла — собственно, картинку сложить она даже не пытается, ей куда больше нравится выкладывать на полу из этих мелких деталек сложные спиралевидные орнаменты. Я возилась с последней на сегодня партией вишневых трюфелей, когда в магазин влетел взбешенный Тьерри — весь красный и, казалось, готовый взорваться.
— Я знал, знал! Было в нем что-то такое! — заорал он с порога. — Ох уж эта шантрапа! Все на один манер. Ленивые, вороватые — странники, одним словом. — Он произнес это слово с омерзением, словно какое-то экзотическое проклятие. — Я знаю, тебе он вроде бы друг, но даже ты не могла бы закрыть глаза на подобное безобразие. Бросить работу и уйти, не сказав мне ни слова! Спутать мне все карты! Да я его засужу! Или просто выбью из него денежки, из этого чертова ублюдка...
— Тьерри, прошу тебя, успокойся. — Я налила ему кофе. — Сядь и постарайся успокоиться.
Но когда дело касалось Ру, ни о каком спокойствии и речи быть не могло. Они, конечно, очень разные люди. Солидный Тьерри начисто лишен воображения; он всю свою жизнь прожил в Париже и прежде даже забавлял меня своим сугубо неодобрительным отношением к матерям-одиночкам, «альтернативному» образу жизни и иностранной кухне. Впрочем, теперь мне это забавным вовсе не казалось.
— Кто он тебе, между прочим? — Теперь Тьерри набросился на меня. — Как это вы умудрились стать такими близкими друзьями?