Леди Альмина и аббатство Даунтон
Шрифт:
Каир постепенно заполнялся тысячными отрядами добровольцев из Новой Зеландии и Австралии. Эти люди сформировали АНЗАК [44] , который в следующем году понес ошеломляющие потери в Дарданеллах. Альмина бродила по улицам, среди молодых людей, все еще полных оптимизма и целеустремленности, которые били через край у Обри и его друзей перед их отбытием в Северную Францию. Она знала, как выглядели эти парни по возвращении, с ногами, требующими ампутации и вконец расстроенными нервами. Наблюдать несчетное число раз одно и то же было невыносимо и заставило Альмину страстно желать возвращения в Хайклир, дабы приложить все усилия для оказания помощи.
44
Австралийский и новозеландский армейский экспедиционный корпус.
К началу марта Хайклир претерпел реорганизацию.
На Западном фронте разворачивалась вторая битва при Ипре. Немцы начали крупное наступление в попытке прорваться через линии союзников и 22 апреля пустили в ход новое и особо чудовищное оружие. Газ. За артиллерийским обстрелом на позиции союзных войск выпустили сто шестьдесят восемь тонн газообразного хлора. Это было совершенно неожиданно и устрашающе. Пять тысяч французских солдат погибли в течение десяти минут после попадания газа в окопы. Еще десять тысяч человек ослепли и были изувечены при попытке спастись бегством. Все превратилось в хаос, когда немцы, оснащенные примитивными газовыми масками, начали наступление, захватывая на своем пути отчаявшихся французских солдат. Союзники были совершенно деморализованы, и за последующий месяц немцы продвинулись на три мили. Они повторили газовую атаку с теми же разрушительными результатами на английские экспедиционные силы. Смерть нашли сто тысяч человек, более двух третей из них – солдаты союзных сил, и еще тысячи были отправлены в Англию с целым букетом симптомов, патологических состояний.
На Средиземном море дела обстояли не лучше. Через трое суток после того, как немцы впервые использовали газ, английские, французские силы и АНЗАК прибыли к высоченным отвесным утесам Галлиполи и начали высаживаться на песчаный берег. У турок было много времени для размещения артиллерии на вершинах утесов и колючей проволоки на песчаном берегу для защиты пулеметных точек обстрела. Когда первые подразделения сошли с кораблей, турецкая армия открыла огонь. Солдаты союзников погибали сотнями, море стало красным от крови. Из первых двухсот солдат высадиться смогли только двадцать один человек. Тех, кому удалось подняться по берегу, встречали пулеметчики, испытывавшие недостаток в боеприпасах, но не в решимости. 57-я Оттоманская пехотная дивизия была стерта с лица земли; соединение потеряло всех своих людей, сражавшихся вооруженными лишь штыками. Их жертва обеспечила достаточно времени для прибытия подкрепления, и битва продолжилась.
Выжившие солдаты, вжавшись в узкие выступы утесов, наблюдали, как вокруг умирают их товарищи; медики с носилками прокладывали себе путь среди этого хаоса, выискивая раненых. Через несколько дней после высадки стало очевидно, что предвкушаемой быстрой победы ожидать не приходится. Кампания превратилась в жестокое бедствие с огромными потерями с обеих сторон. Корабли, на которых прибыли союзные силы, преобразовали в плавучие госпитали и морги.
Обри Герберт был там, продираясь через битву, прокладывая себе путь мимо окопов, заполненных людьми, старающимися сохранить разум в достаточной степени, чтобы сражаться, невзирая на кипящий вокруг ад. Обри пытался прорваться к турецким воинским начальникам для переговоров о перемирии, дабы похоронить павших. Через месяц после высадки в Галлиполи Обри вел переговоры с Мустафой Кемалем, позже прославившемся как Ататюрк, первый президент Турецкой Республики; Обри предложил себя в качестве заложника, пока турецкая армия вывезла с мыса три тысячи тел. Обри писал в своих письмах Элси в Александрию, что заросшие чабрецом овражки среди холмов за песчаным берегом пахли смертью.
Битва растянулась на месяцы, невзирая на страшные потери и полное отсутствие продвижения. Обри пережил лето на утесах, но в начале сентября тяжело заболел. Это неудивительно: условия в Галлиполи были всем печально известны. Палящее летнее солнце приводило к тому, что тела, устилающие местность, разлагались еще быстрее и вызывали больше заболеваний. Зимой свирепствовали холода, слякоть и штормы, которые размывали неглубокие могилы и уносили раздувшиеся трупы в окопы.
Обри вывезли морем в Александрию, где его встретила мать – координатор санитарных судов. Элси была счастлива его видеть, но, выяснив, что ему не угрожает неминуемая опасность, отправила в Каир для отдыха и продолжения службы. Обри поселился в «Шепардс отеле», теперь почти закрытом и полном призраков счастливых времен. Мэри присоединилась к нему, и супружеская пара провела несколько дней отдыха. Лихорадка прошла, но Обри не покидало беспокойство и чувство вины от пребывания в последних остатках роскоши, которые еще можно было найти в Египте. Немного оправившись, Обри возвратился в Галлиполи, но почти сразу вновь заболел, и его полностью списали в середине октября, изможденного и павшего духом. Дарданеллы разрушили душевное спокойствие Обри.
К этому времени союзникам пришлось осознать, что кампания провалилась. С октября начались призывы к эвакуации. В августе, несмотря на отсутствие прогресса, командование настаивало, чтобы прислали подкрепление. Одним из присланных был Дэвид Кэмпбелл, проделавший путь на бойню в Галлиполи со своей родины в Ирландии.
Кэмпбелл записался добровольцем в 6-й Королевский стрелковый полк, следуя призыву Китченера поступать на военную службу. После обучения в Дублине и затем в Бейсингстоке близ Хайклира его батальон отплыл в Александрию, а затем в Дарданеллы. Они и не представляли, куда направляются: пресса Великобритании в ту пору еще была полна призывов. Люди прибыли в Галлиполи 5 августа, в самое пекло, в разгаре лета. Запах тел, разлагающихся на берегу, чувствовался за полмили. Двумя сутками позже под снарядами, ложившимися вокруг, и с напряженными до предела нервами они двинулись по Лощине Мертвеца. В расщелинах между скал поблескивало ослепительное море, а на суше язычки огня показывали им, откуда вылетали снаряды.
Во время взятия высоты в Сувле Кэмпбелл был ранен в икру. Помогая ему перевязать рану, его сослуживец тоже получил пулю в ногу. Теперь Дэвид оказал ему помощь под непрерывным пулеметным огнем, а впереди они видели пшеничное поле, заваленное телами погибших солдат. Неудивительно, что еще одна пуля пронзила Дэвиду ногу. Истекающий кровью Дэвид лишился сознания. Придя в себя, он увидел, что помогавший ему человек мертв.
Он решил ползти обратно по пути, которым шел, и попал в поток других окровавленных солдат, но вскоре опять сомлел, слишком ослабев от потери крови, чтобы продолжить движение. И тут Дэвид почувствовал, что его поднимают и понял, что солдат-гуркх перекинул его через плечо и, перебегая от укрытия к укрытию, несет к пункту первой помощи. Потребовалось два часа, чтобы попасть туда, и Дэвида вновь ранили в ногу, но им удалось достичь цели. Гуркх уложил его и растворился в толпе, не обращая внимания на благодарность Дэвида за спасенную жизнь.
Дежурные санитары наложили повязки на его раны, но свободных носилок не осталось, так что Дэвид скакал на одной ноге, поддерживаемый двумя мужчинами, пока совсем не обессилел. Вконец изнуренного, его доставили в полевой госпиталь и, уложив на носилки, оставили на ночь, чтобы он попытался заснуть среди стонов раненых и умирающих.
Утром санитары начали перемещать выживших на эвакопункт. Чтобы попасть туда, приходилось пересекать песчаный берег под пулями снайперов, санитаров для переноски раненых становилось все меньше, и те оставались лежать, совершенно беспомощные, гадая, не станет ли новый выстрел последним звуком, который им суждено услышать. Солнце немилосердно палило, а питьевой воды не было. Дэвид решил, что единственное спасение – ползти к эвакопункту. Когда он добрался туда, его немедленно обработали. Медицинский персонал не перетруждался, поскольку лишь немногие пациенты ухитрялись добраться до них живыми. Санитарные суда были переполнены, но какой-то офицер умудрился конфисковать рыболовецкий траулер, и Дэвид оказался одним из раненых, погруженных на него, а на следующий день – на плавучий госпиталь британской армии. Его поместили в каюту вместе с тремя другими офицерами. Все трое за ночь скончались, и их места заняли другие.
Дэвид Кэмпбелл мог и не знать этого, но начальником порта, надзиравшим за прибытием его судна в Александрию, была Элси Карнарвон. Сэр Джон Максвелл, главнокомандующий Средиземноморскими экспедиционными силами, заметил своим штабистам, что она делает чрезвычайно важную работу, и в ее распоряжение предоставили моторный катер для встречи прибывающих судов, что облегчило задачу Элси.
Уже к началу мая любому очевидцу стало ясно, что потери в Дарданеллах приобретают катастрофический характер, намного превосходя ожидаемые. Самонадеянное предсказание сэра Джона, что турки не смогут причинить особого вреда, оказалось смехотворным. Осознав, насколько плохо обстоят дела, Элси немедленно взяла проблему в свои руки. Вдовствующая графиня связалась с Альминой, и женщины договорились, что в Александрию прибудут двадцать семь сестер милосердия. Сестры милосердия покинули Тилбури 15 мая 1915 года на борту парохода «Монголия» компании «Пенинсула энд ориентал стим навигейшн».
Жена Обри Мэри помогала Элси управляться с делами в Египте. Возникли трудности бюрократического характера, ибо у сестер милосердия не было ни разрешений на работу, ни виз для пребывания, а военные власти больше заботились об инструкциях и бюджете, чем обо всем прочем. Мэри и Элси выразили готовность платить по ведомости из расчета два фунта два шиллинга в неделю на сестру милосердия, что сняло одну преграду; а поскольку сестры милосердия уже прибыли и потребность в них была отчаянная, женщины предложили изменить правила по визам и разрешениям. Это стало убедительным аргументом, и в конце концов Элси получила своих долгожданных медсестер. Возможно, помогло и то, что сэр Джон Максвелл был ее большим другом.