Леди Чародейка

Герцен Кармаль

– Эмм… нет, – недоуменно протянула я.

Из взгляда хозяина тут же ушел интерес.

– Не местная, что ли? – хмуро спросил он.

Я кивнула. Хозяин вздохнул, по-прежнему косясь на меня с недовольным видом.

– Тут дело такое – если желание шею портить нет, то никто заставлять не будет. Но пара капель в бокал с вином – обязательна. Обычное тут никому не сдалось, не за этим в «Аливиеру» со всего света слета… съезжаются.

Я долго смотрела на него в мучительных попытках связать одно с другим. А когда наконец поняла, ахнула.

– Пару капель… крови?!

– Крови, крови, – спокойно ответил

хозяин «Аливиеры». – С тебя что, убудет?

Я что-то пробормотала о неотложных делах и поторопилась к выходу. Меня провожали десятки взглядов. Голодных взглядов. Даже окруженная светлячками танцовщица вдруг остановилась и, глядя на мою шею, красноречиво облизнулась.

Я пулей вылетела из кафе и притормозила только тогда, когда оказалась на пустующей в вечернее время суток рыночной площади. Оперлась о столб могучего древа и с невыразимым облегчением выдохнула. Конечно, вряд ли бы на меня накинулись в «Аливиере», но… кто знает этих вампиров? Проверять их выдержку у меня не было никакого желания.

Глава двенадцатая. Проклятый художник

Осталось еще одно объявление. Направляясь по указанному адресу (третий круг от ствола, шестой дом от статуи дриады), я от всей души надеялась, что там меня не ожидает никаких сюрпризов.

Добравшись до нужного мне дома – широкого, приземистого, я постучалась. Дверь расплелась, видимо, реагируя на касание. Я вошла и окликнула хозяина дома.

Вышедший мне навстречу мужчина совершенно не соответствовал моему представлению о художниках – очень высокий, темноволосый, с аккуратной эспаньолкой, украшающей и без того привлекательное лицо. Каюсь, я на миг даже ощутила некое волнение – или, вернее сказать, предвкушение, представив себя в образе натурщицы, а его – в образе художника, который часами будет разглядывать мое лицо, запечатлевая его на холст. Более циничная мысль, пришедшая следом, охладила мое сознание – сколько у него уже было подобных натурщиц, грезящих об очаровательном художнике?

– По объявлению, верно? – Хозяин дома окинул меня оценивающим взглядом.

Я не считала себя красавицей, но хорошенькой – определенно. Правда, я была уставшей после долгой дороги и наверняка бледной после встречи с вампирами, а потому не знала, какого вердикта ожидать.

– Я – Сэмвель. – Художник обезоруживающе мне улыбнулся. По всей видимости, кастинг я прошла.

– Беатрис.

– За вашу работу я могу предложить вам несколько призмеров и ожерелье моей покойной жены – думаю, это подходящая плата за несколько украденных у вас часов.

В отличие от него, я совершенно не представляла, достойная это цена или нет, но признаваться в этом, естественно, не собиралась. Но, видя, что я сомневаюсь, Сэмвель поспешно добавил:

– И три шкурки детенышей среброгрисса.

Название неведомого зверя мне понравилось, и я согласилась. Мне показалось, что с одновременно с моим кивком из груди Сэмвеля вырвался облегченный вздох.

– Ну что, начнем? – бодро осведомился он.

Я удивленно глянула за окно – точнее, просвет в тесном переплетении ветвей, его заменяющий. Сумерки уже всецело завладели городом-древом.

– Сейчас?

– Завтра с утра я собираюсь на ярмарку, хотелось бы привезти и вашу картину тоже. Она станет изюминкой моей коллекции.

На банальную лесть я не купилась, но пришлось вежливо улыбнуться в ответ. В движениях и взгляде Сэмвеля появилась некоторая нервозность, что меня насторожило, но мысль о том, что после получения платы я смогу, наконец, сменить обувь и выспаться в какой-нибудь местной гостинице, придала решительности и сил.

– Ладно, давайте начнем, – пожав плечами, сказала я.

Сэмвель обрадовался и повел меня вглубь дома. Я заметила широкую дверь, по всей видимости, ведущую в подвал или погреб, заключенные в золотую раму картины на стенах и роскошный мольберт посреди зала. Он казался выточенным из кости и имел причудливую форму – в верхней части находилось что-то наподобие изогнутых рогов (или перевернутых клыков). Очень мрачное, но притягательное творение.

Стоило мне бросить взгляд на стены и получше рассмотреть картины, как я тут же позабыла обо всем. Портреты поражали мастерством и великолепием. Женщины и мужчины, изображенные на картинах, казались живыми, настоящими – я все ждала, когда они взглянут на меня и задышат. Печальные и искрящиеся весельем взгляды; лица бледные и тронутые румянцем; черты резкие или аристократичные, – всех этих людей объединяло одно – невероятная, фантастическая достоверность. Под власти магии этих картин я коснулась руки седовласого незнакомца, смутно напоминающего мне отца, и наваждение рассеялось, когда я почувствовала под подушечками пальцев грубый холст.

– Потрясающе, – прошептала я.

Сэмвель улыбнулся, польщенный. Указал мне на скамью, укрытую шкурой пятнистого животного. Я села, поправила ворот платья.

– Не могли бы вы… распустить волосы?

Я повиновалась. Локоны, для путешествия собранные в конский хвост, рассыпались по спине и груди. Я повернула часы мистера Морэ, чтобы на видимой части запястья оставалась только цепочка, и замерла.

Мимолетно улыбнувшись мне, Сэмвель смешал краски и приступил к рисованию. Поглощенная мыслями о переменах в моей жизни, я не скучала, и очнулась только тогда, когда художник ругнулся сквозь зубы. Приподняла брови – его образ истинного джентльмена не вязался с грубыми словами и тоном.

– Что-то не так, – прошипел он себе под нос.

Я не удивилась – слишком мало времени на то, чтобы написать хороший портрет. Но Сэмвеля, видимо, занимало что-то другое. Он швырнул испорченный холст на пол – тот свернулся, не дав мне оценить масштаб трагедии, и водрузил на костяной мольберт другой. Снова взялся за рисование, но улыбка полностью исчезла из его глаз, сменившись нервным напряжением. Я гадала, что могло его так расстроить – неужели дело было в одном-единственном неудавшемся портрете?

Я сидела, неотрывно наблюдая через маленькое оконце за ночным городом-древом. Прохожих было немало, они гуляли, окруженные светлячками, танцующими в теплом воздухе. Мои мысли вновь вернулись к Алистеру Морэ – я гадала, что могло заставить его, такого заботливого и любящего отца, бросить дочь и войти в зеркало? Кто-то или что-то…

Мои размышления прервал рык Сэмвеля. Он в ярости сорвал холст с мольберта и гневно уставился на меня:

– Кто ты такая? Почему ничего не выходит?

В его тоне я легко различила не только всепоглощающую ярость – но и отчаяние. Ничего не понимая, я вскочила со скамьи и отступила назад.