Леди-чертовка
Шрифт:
Началась нескончаемая череда тостов: за счастье и процветание жениха и невесты, за благополучие семей, которые собираются породниться, за королеву, за хозяина и хозяйку, за священника, за прекрасных дам и так далее. Слуги вновь и вновь наполняли бокалы прекрасными выдержанными винами, убирали опустевшие тарелки и выставляли блюдца с охлажденными ломтиками спелой дыни.
Каждая перемена блюд была аппетитнее предыдущей. Феба не представляла, чтобы кто-то мог превзойти мастерство повара в Херонс-Пойнте, но должна была признать: такой кухни, как здесь, никогда не пробовала! Ее хлебная
Феба в компании давнего врага своего мужа пробовала одно блюдо за другим – и радовалась жизни так, как ей не случалось уже очень давно. Уэстон Рейвенел оказался остроумным и любезным собеседником: делал дерзкие замечания, умудряясь оставаться в рамках приличия. Его интерес к ней был весьма непринужденным, и беседа текла легко и приятно. Феба не могла припомнить, когда в последний раз ей было так весело и когда она столько съедала.
Тут подали освежающий шербет в миниатюрных хрустальных бокалах, и, закатив глаза, она спросила:
– Какие блюда еще остались?
– Только сыр, и потом десерт.
– Меня даже на это не хватит!
Уэстон изобразил недовольство и покачал головой:
– Неужто вы позволите этому ужину вас одолеть?
Она невольно прыснула:
– Это же не спортивное состязание!
– Порой трапеза превращается в борьбу до победного конца. Вы близки к победе – бога ради, не сдавайтесь!
– Постараюсь, – с сомнением пообещала Феба. – Терпеть не могу, когда выбрасывают еду.
– У нас здесь ничего не пропадает. Остатки ужина отправятся либо в компостную кучу, либо в кормушку свиньям.
– А много свиней вы держите?
– Две дюжины. Есть свиньи и у некоторых арендаторов. Я пытаюсь уговорить и других, особенно тех, у кого земли неплодородные, постепенно переходить с земледелия на скотоводство, но они пока не готовы. Разведение скота, особенно свиней, кажется им шагом назад в сравнении с выращиванием хлеба.
– Не понимаю почему… – начала Феба, но тут ее прервал радостный голос Пандоры:
– Кузен Уэст, вы говорите о свиньях? А ты уже рассказал Фебе про Гамлета?
И мистер Рейвенел послушно переключился на забавную историю о том, как однажды навещал арендатора и спас поросенка-заморыша, предназначенного к забою. Скоро внимание всего стола было приковано к нему.
Рейвенел, оказывается, одаренный рассказчик: поросенок в его описании выглядел чуть ли не сироткой из диккенсовского романа. После того как спас новорожденного из-под ножа, он задумался, кто же будет за ним ухаживать. Привез в Эверсби и вручил Пандоре и Кассандре. Несмотря на возражения прочей родни и слуг, сестры приняли поросенка как родного. Очень быстро животное превратилось в матерого хряка, и теперь во всех причиняемых им хлопотах винили самого Рейвенела.
– И вот что хуже всего, – вставила Пандора. – Мы понятия не имели, что, оказывается, его надо было охолостить еще в младенчестве. Как ни печально, скоро он начал так пахнуть, что жить в доме уже не мог.
– Леди Тренир угрожала прибить меня всякий раз, как видела, что поросенок бегает по двору вместе с собаками, – добавил мистер Рейвенел. – Несколько месяцев я старался не поворачиваться к ней спиной.
– Пару раз я и вправду пыталась столкнуть его с лестницы, – с совершенно серьезным лицом вставила Кэтлин, – но у меня ничего не вышло: слишком уж он здоров.
– А еще красочно угрожала пустить в ход кочергу! – напомнил ей Уэстон.
– Это уже не я, а экономка, – уточнила Кэтлин.
История превратилась в откровенный фарс, когда мистер Уинтерборн признался, что жил в Эверсби: восстанавливался после ранения, и о поросенке его не предупредили.
– Я ведь не вставал с постели. Слышал его, но думал, что это собака.
– Собака? – повторил с другого конца стола лорд Тренир, изумленно глядя на друга. – Господи, как можно принять хрюканье за лай?
– Ну, я решил, что у этой собаки астма.
Все за столом покатились со смеху.
Улыбаясь, Феба бросила взгляд на мистера Рейвенела – он не отрываясь смотрел на нее. На миг обоих охватило странное, необъяснимое чувство близости, но Уэстон быстро переключил внимание на фруктовый нож возле своей тарелки, которым еще не пользовался, взял его в руку и проверил большим пальцем остроту лезвия.
– Не надо! – негромко попросила Феба.
Он лукаво улыбнулся и отложил нож:
– Сила привычки. Прошу простить мне недостаток хороших манер.
– Не в этом дело. Я испугалась, что вы порежетесь.
– Об этом не беспокойтесь: у меня кожа дубленая. Когда я только приехал в Эверсби… – Он вдруг остановился. – Но нет. Я же обещал не говорить о сельском хозяйстве.
– Продолжайте, пожалуйста! Когда вы впервые сюда приехали…
– Начал навещать наших арендаторов, и это чертовски меня пугало.
– Мне кажется, скорее они должны были вас бояться!
Он хмыкнул:
– Деревенские жители много чего боятся, но пузатый полупьяный лондонский фигляр к ним не относится.
Феба слушала слегка нахмурившись. Очень редко – да что там, никогда! – ей не приходилось слышать, чтобы мужчина так нелестно отзывался о самом себе.
– В первый день, – продолжил Рейвенел, – мне было тяжко: тогда я понятия не имел, что придется жить в трезвости. Голова раскалывалась, меня качало, словно игрушечный кораблик на волнах, и настроение было хуже некуда. Фермер Джордж Стрикланд готов был отвечать на все мои вопросы, но только так, чтобы не отрываться от работы. Ему надо было скосить и убрать овес, пока не пошел дождь. Мы вышли в поле: там одни косили, другие перевязывали и уносили скошенные снопы. Несколько человек пели, чтобы работа шла бойчее. Овес был высокий – мне по плечо, и от него исходил такой свежий, чистый запах. И все было так…