Леди-послушница
Шрифт:
Вернулся Роджер с сообщением, что люди Хорсы отбили у валлийцев крепость Освестри. Милдрэд тут же спросила о судьбе Гая де Шампера, который мог оказаться в Освестри. Роджер ее успокоил. Известно, что Черный Волк отступил к замку Кос и ныне готовится к обороне, так как Хорса теперь собирается повести своих саксов туда.
Все принялись обсуждать создавшуюся ситуацию. Графиня-мать во всеуслышание сообщила, что знавала этого рыцаря, Гая де Шампера, в те времена, когда он служил императрице. Леди Сибилле явно нравилось находиться в центре внимания: она говорила и говорила, даже когда ее уже никто не слушал и сидевшие за столом принялись негромко переговариваться. Слуги принесли новые факелы, и Милдрэд чуть опустила
– Роджер, – окликнула она брата, – я видела среди прибывших того милого трубадура, Артура. Не позовете ли вы его, дабы он усладил наш слух?
У Милдрэд вдруг бешено застучало сердце. Она отхлебнула сидра, с удивлением заметила, как дрожит ее рука. С чего бы? Разве она не приказала себе забыть этого бродягу? Разве не решила свою участь, став невестой Херефорда?
Артур с лютней в руках медленно подошел к верхнему столу, поклонился, стал устраивать на плече ремень инструмента. Милдрэд отчаянно хотелось верить, что она выглядит спокойной, и все же в волнении не сразу заметила, как наглец Вальтер слегка коснулся ее обнаженного плеча, склонился, почти прильнув к ней.
– Что такое? – Милдрэд резко повернулась.
– Вы очаровательны, – улыбался Вальтер.
– Я знаю.
Она вновь смотрела только на Артура. В своей светлой тунике с опояской, с ниспадающими на широкие плечи черными волосами, он казался ей таким красивым и изящным, но при этом сильным и надежным.
Артур не глядел в ее сторону, когда рывком головы откинул волосы и запел:
– Благослови, душа моя, ее, что в мире всех дороже. Теплом согрей ее, земля, Удачу подари, о Боже. Грядущий день избавь от бед, в ночи храни очаг и ложе, А на заре подай любви. Закат, возьми печалей ношу.Прекрасный голос летел, слушатели замерли, внимая, а Милдрэд казалось, что ее сердце бьется в унисон песне. Ибо Артур пел для нее одной.
– Да будет чистым твой родник и вьется лентою дорога. Пусть солнце озарит твой лик, Когда ты встанешь у порога. Благослови, душа моя, ее, что волей ли неволей Уходит от меня, Иной прельстившись долей…– И это все? – спросил кто-то, когда певец закончил исполнение. – Что-то я ничего не понял. А где же приключения и чудеса, о которых ранее пел этот менестрель?
Не говоря ни слова, Артур повернулся и пошел прочь. Милдрэд смотрела, как он уходит, и его образ расплылся в пелене слез… Артур попрощался с ней… навсегда. Все как и должно было быть.
Ее опять обдало жаром – это вновь к ней прильнул Вальтер.
– Дамы так чувствительны и готовы разрыдаться от заунывной песни, – с улыбкой сказал он.
– Как же вы несносны, сэр! – Милдрэд с трудом проглотила ком в горле, встала и пошла к графу Херефорду. – Милорд, мне лучше уйти. Я утомлена.
У себя в покое она рухнула на кровать и разрыдалась. Ужасно! Наконец-то она нашла достойного жениха, принята в его доме, но совсем не радуется этому. Сейчас ей казалось, что была счастлива, лишь когда они с Артуром, как двое беспечных детей, носились по склонам на пастбище. Но такая жизнь для нее невозможна! То был сон, сладкий сон. Теперь же пришло время пробуждения. И Артур понял это.
Ночью всегда приходят самые тяжелые мысли. Но утром, когда Милдрэд проснулась в потоках солнечного света, то воспринимала все уже по-другому и даже дивилась вчерашнему отчаянию. Ну, а чего бы она хотела? Стать пастушкой в Уэльсе? Какая глупость!
Милдрэд нежилась на мягких перинах, любовалась солнечным блеском хрусталиков в окне, наслаждаясь прикосновением к телу мягкой шелковой сорочки. Не так уж плоха ее нынешняя жизнь! Какие нарядные ковры на полу в ее спальне! Как великолепно резное кресло с мягким алым сиденьем! А как услужливы и расторопны окружившие ее служанки! Теперь ей не придется гадать, что она будет есть, во что оденется, ей больше не угрожает никакая опасность. А любезно встретивший ее на пороге мужчина – сильный, привлекательный, благородный – позаботится о ней, станет оберегать и любить. Это был настоящий лорд и воин, хотя и в этот раз он оделся как-то странно – в ярко-желтую тунику с бубенчиками на груди и рукавах, позвякивавших при каждом движении, будто упряжь мула.
«Когда он станет моим мужем, я прослежу, чтобы он соответственно выглядел», – решила про себя Милдрэд.
Был воскресный день, и Милдрэд с Фиц Милями отправилась в великолепный собор, где отстояла торжественную мессу. После службы, когда все семейство собралось перед выходом, приветствуя знакомых, к ним приблизился епископ Херефордский, Гилберт, лицо которого показалось девушке смутно знакомым. Выяснилось, что они и впрямь встречались в замке Бигода; его преподобие хорошо запомнил дочь Эдгара Гронвудского и даже стал расхваливать ее перед родней графа, поведав, как своевременно Милдрэд удалось отвлечь принца Юстаса, который прибыл, чтобы сорвать переговоры.
Слова епископа произвели впечатление даже на леди Сибиллу. И по возвращении она заявила, что, пока не прибудет обоз с вещами Милдрэд, она и ее дочери выделят ей по отрезу ткани, чтобы пошить полагающиеся наряды.
– Раз мой сын поспешил уже отдать ей венец графини Херефордской, то и мы не должны ударить в грязь лицом, – добавила надменная Сибилла, и Милдрэд не поняла, довольна та поступком сына или нет.
Сестры и невестка графа вскоре явились к Милдрэд с штуками тканей, причем когда их развернули, то дружно расхохотались: оказалось, что все они, не сговариваясь, выбрали желтый цвет. Графиня принесла песочно-желтого фландрского сукна, ее дочери – лимонно-желтый бархат и ярко-желтую шерсть, а самый красивый отрез выделила скромница Доната – бледно-желтый мерцающий шелк.
– О, теперь я буду самая желтая в вашей семье, – смеялась Милдрэд. Но все же она осталась довольна: желтые тона придавали золотистый оттенок ее светлым волосам, подчеркивали яркость губ и необычный аквамариновый цвет глаз.
День прошел неожиданно приятно, как бывает, когда женщины заняты нарядами. Правда, леди Сибилла не удержалась от язвительного замечания, что, дескать, саксонка Милдрэд наверняка не разбирается в моде и навряд ли сможет отличить блио от шенса, тем более не поймет, что такое фестоны и плиссе [86] . Милдрэд кусала губы. Кому все это говорится? Ей, первой щеголихе Денло? У нее недостало сил сдержаться и не поправить заносчивую графиню, уточнив, что дублетом все же принято называть мужскую укороченную стеганую одежду, а женская, приталенная и короткая, надеваемая в холодное время года, называется пелиссон.
86
Шенс – нижнее одеяние в виде длинной рубахи или нижнего платья. Фестоны – зубчатая кайма, которой украшали края одежды. Плиссе – ткань в складку.