Леди Сьюзан
Шрифт:
Письмо 22
леди Сьюзан к миссис Джонсон
Черчилль
Это просто невыносимо! Моя драгоценная подруга, никогда прежде не была я так взбешена, и меня должно несколько разрядить это письмо к тебе, потому что я знаю, что ты, как никто другой, поймешь мои переживания. Конечно, кто еще, кроме сэра Джеймса Мартина, мог заявиться сюда в четверг! Можешь представить мое удивление и досаду – ведь ты хорошо знаешь, что я никогда не хотела, чтобы его видели в Черчилле. Как жаль, что ты не могла знать о его намерениях! Не удовлетворившись своим появлением здесь, он сам решил погостить несколько дней без какого-либо приглашения. Я могла бы отравить его; однако я постаралась использовать ситуацию наилучшим образом и с успехом
Он был невероятно поражен при появлении моего гостя. Сначала он смотрел на сэра Джеймса с таким вниманием, которое к моему удовольствию отчасти напоминало ревность. Однако, к несчастью, мне не удалось по-настоящему помучить его, поскольку сэр Джеймс, хотя и относился ко мне с исключительной галантностью, очень скоро обнаружил перед всеми, что его сердце целиком принадлежит моей дочери.
Мне не слишком трудно было убедить Де Курси, когда мы были наедине, в том, что я была полностью права, с учетом всех обстоятельств, желая этого брака; и все, казалось, складывалось к лучшему. Никто не мог даже сомневаться в том, что сэр Джеймс отнюдь не Соломон, но я категорически запретила Фредерике жаловаться Шарлю Вернону или его жене, и поэтому у них не было повода для вмешательства, хотя моя наглая сестра, думается, ищет лишь возможности поступить так.
Однако все шло спокойно и без треволнений, и хотя я считала часы пребывания здесь сэра Джеймса, я была полностью довольна положением дел. Представь себе, как я могла себя чувствовать при неожиданном крушении всех моих планов. Беда пришла с совершенно неожиданной для меня стороны. В то утро Реджинальд пришел в мою туалетную комнату с необычно серьезным выражением на лице и после некоторого вступления сообщил мне, что хотел поговорить со мной о неуместности и жестокости с моей стороны разрешить сэру Джеймсу Мартину ухаживать за моей дочерью против ее желания. Я была невыразимо изумлена. Когда я поняла, что его невозможно разубедить шуткой, то спокойно потребовала объяснения, стараясь выяснить, что его вынудило и кто его уполномочил укорять меня. Тогда он стал рассказывать, применяя некоторые оскорбительные комплименты и неуместные выражения нежности, которые я принимала с абсолютным равнодушием, по поводу того, что моя дочь ознакомила его с некоторыми обстоятельствами, касающимися ее самой, сэра Джеймса и меня, которые явились причиной его особенного беспокойства.
Иначе говоря, я выяснила, что она, прежде всего, фактически написала ему письмо с просьбой вмешаться и поддержать ее, и что он уже разговаривал с ней по этому поводу, чтобы уточнить ситуацию и понять ее действительные желания!
У меня нет никаких сомнений в том, что девчонка воспользовалась такой возможностью, чтобы откровенно пофлиртовать с ним. Я убеждена в этом, судя по тому, как он говорил о ней. Велико благо от такой любви к нему! Я всегда буду презирать такого человека, которого можно увлечь страстью, которую он не имел намерения внушить или просить о ее признании. Я всегда буду питать отвращение к тому и другому. Он едва ли мог быть искренне расположен ко мне, иначе он не стал бы выслушивать ее, а она с ее ничтожным мятежным сердцем и нескромными чувствами не кинулась бы в поисках защиты к молодому человеку, с которым она прежде едва ли перекинулась парой слов. Я равно поражена его бесстыдством и доверчивостью. Как смел он поверить тому, что порочило меня! Как он не мог поверить в то, что у меня были неопровержимые мотивы для всего того, что я сделала! Где же тогда была его вера в мой здравый смысл или добрые намерения; где – его возмущение и негодование, которые истинная любовь внушает против человека, порочащего меня, того человека, просто ребенка без таланта и воспитания, которого я всегда побуждала
Какое-то время я была совершенно спокойна, однако даже самая высокая степень снисходительности имеет предел. И потом, мне думается, я говорила с ним достаточно резко. Он старался изо всех сил, долго старался смягчить мое негодование, но та женщина действительно глупа, если будучи оскорблена ложным обвинением, может быть подкуплена комплиментами. Наконец, он несколько стих, раздраженный не менее меня, но все еще продолжал проявлять свой гнев. Я старалась казаться совершенно спокойной, но он вновь дал выход самому неистовому негодованию. Поэтому я могу рассчитывать, что он остынет скорее и, возможно, от его возмущения не останется и следа. Что касается меня, то мой гнев останется столь же сильным и непримиримым.
Сейчас он заперся в своей комнате, после того как оставил меня. Можно представить себе, как неприятны его размышления! Однако чувства некоторых людей просто непостижимы. Я пока еще недостаточно спокойна, чтобы говорить с Фредерикой. Она не скоро забудет того, что произошло сегодня. Она поймет, что напрасно расточала свои чувства любви к нему и навсегда обрекла себя на презрение всего мира и будет вечно испытывать неистощимое возмущение свой уязвленной матери.
Любящая тебя
Письмо 23
миссис Вернон к леди Де Курси
Черчилль
Позволь мне поздравить тебя, моя дорогая мама. Дело, которое доставило нам столько переживаний, близится к счастливому завершению. Наши надежды многообещающи и, поскольку обстоятельства приняли теперь благоприятный оборот, мне очень жаль, что я сообщила тебе о моих опасениях. Теперь, когда я так рада узнать, что опасность миновала, остается лишь сожалеть, что все это обошлось так дорого и заставило тебя так страдать.
Я так сильно взволнована и счастлива, что едва держу перо в руках, но я решила послать тебе с Джеймсом несколько строк, чтобы ты получила некоторые пояснения к тому, что должно тебя сильно поразить, поскольку Реджинальд, повидимому, возвращается в Паклэндс.
Полтора часа назад я сидела за завтраком с сэром Джеймсом, когда мой брат позвал меня. Я сразу поняла – что-то случилось. На его лице отражалось волнение, и он говорил с большим чувством. Ты, моя дорогая, знаешь, какие у него порывистые манеры, когда он в чем-то особенно заинтересован.
– Кэтрин, – сказал он мне. – Сегодня я собираюсь ехать домой. Мне жаль покидать тебя, но я должен уехать. Я уже долго не виделся с отцом и мамой. Я намерен сначала немедленно отправить Джеймса с моими охотничьими собаками, и поэтому, если у тебя есть письмо к ним, то он может его захватить. Я сам не прибуду домой до среды или четверга, потому что еду через Лондон, где у меня есть дела. Но прежде чем мы расстанемся, – сказал он тихим голосом, но еще с большим волнением, – я должен предупредить тебя о следующем. Не допусти, чтобы Мартин мог сделать Фредерику Вернон несчастной. Он намерен жениться на ней; ее мать всячески поощряет эту идею и способствует ее осуществлению. Однако Фредерика не может примириться с неизбежностью такого акта. Я говорю с полной убежденностью в справедливости моих слов. Я знаю, что она станет действительно несчастной, если он будет по-прежнему оставаться здесь. Она прекрасная девушка и заслуживает лучшей судьбы. Немедленно выставь его отсюда. Сам он просто глупец, но Бог знает, что может замыслить ее мать! До свидания, – добавил он, горячо сжимая мою руку. – Я не знаю, когда мы снова свидимся. Но помни, что я сказал тебе о Фредерике. Ты должна позаботиться о том, чтобы с ней не поступили несправедливо. Она очаровательная девушка и у нее очень светлый ум, которого мы недооценивали.
Потом мы расстались с ним, и он сбежал вниз по лестнице. Я не пыталась остановить его, потому что понимала его состояние. Нет необходимости описывать мое настроение, когда я слушала его слова. Минуту или две я стояла неподвижно, изумленная и переполненная самыми приятными чувствами. И все же потребовалось какое-то время для размышлений, пока я не стала безмятежно счастливой.
Примерно через десять минут после моего возвращения в гостиную, в комнату вошла леди Сьюзан. Конечно, я заключила, что она поссорилась с Реджинальдом, и с нетерпением и любопытством искала на ее лице подтверждения моей догадки. Однако эта непревзойденная обманщица казалась совершенно не озабоченной, и после того, как мы некоторое время болтали по разным пустячным поводам, она сказала мне: