Леди Титаник
Шрифт:
Девушка испуганно сглотнула и вжалась в спинку стула.
– Я… я не кричу… – прошептала она, поправив сползшие на кончик носа круглые очки и глядя на мрачного милиционера, как смотрит на голодного удава юный, хорошо воспитанный кролик.
Откуда ей было знать, что творилось в голове у капитана Ананасова! Секретарша покойного нотариуса Штокенвассера была девушка скромная, тихая и непьющая, и она не могла себе даже отдаленно представить, что творилось сегодня у него в голове.
В голове у него лязгали гусеницами самоходные артиллерийские установки, ревели
«Ох, зря я добавил вермут! – тоскливо думал Ананасов. – Ну, пил бы и пил себе водку, как культурный человек, так нет же, понадобилось водку с вермутом мешать! А все Гудронов, Джеймс Бонд хренов! Смешать, говорит, но не взбалтывать! А теперь такое чувство, как будто мне мозги взболтали!»
– Что вы шепчете? – Ананасов с отвращением посмотрел на свидетельницу, прикрыл глаза, подумав, как было бы хорошо, если бы эта свидетельница сейчас мирно исчезла, а сам он оказался дома, и перед ним стояла бы запотевшая бутылка боржоми… Однако когда он снова открыл глаза, все осталось по-прежнему – он находился в кабинете убитого нотариуса, перед ним сидела секретарша Штокенвассера, бледная запуганная девица в круглых очках, и давала показания по делу об убийстве своего шефа.
– Я… я не шепчу… – проговорила девица слабым срывающимся голоском, – и не кричу…
– И не спорьте! – рявкнул капитан и сморщился от боли. – Итак, – продолжил он, взяв себя в руки, – значит, последней вошла в кабинет госпожа Свириденко?
– Свириденко, – испуганно подтвердила секретарша, – Калерия Ивановна Свириденко. Сначала я совершенно не волновалась, спокойно ждала новых распоряжений, но никаких распоряжений не поступало, а потом пришел господин Хруст…
– Кто? – удивленно переспросил Ананасов и снова схватился за мучительно ноющую голову.
– Хруст, очень крупный бизнесмен… он заранее договорился с Михаилом Рудольфовичем…
Произнеся имя своего покойного шефа, свидетельница вспомнила о понесенной утрате, всхлипнула и уткнулась в кружевной платочек.
Ананасов тяжело вздохнул, сжал ладонями виски и с видимым усилием проговорил:
– И не ревите! Дома будете реветь, а здесь вы должны давать показания!
Девица еще раз испуганно всхлипнула, высморкалась и продолжила:
– Пришел господин Хруст, и я сообщила об этом Михаилу Рудольфовичу… Дело в том, что господин Хруст очень не любит ждать, тем более что он заранее договорился…
– Ясно, – проговорил Ананасов, при этом он опрометчиво кивнул, отчего его несчастная голова едва не отвалилась.
– Так вот, Михаил Рудольфович ничего не ответил, и это мне показалось подозрительным…
– Еще бы! – На этот раз капитан воздержался от неосторожных движений. – А что же вы к нему сразу в кабинет не вошли?
– Дело в том, – девица слегка оживилась, – что Михаил Рудольфович очень не любит… то есть не любил, когда его прерывают… когда к нему входят без разрешения. Но и господин Хруст начал нервничать… поэтому я еще немножко подождала и все-таки вошла в кабинет… а там… а тут… – Девица не выдержала
– Не ревите, я сказал! – прикрикнул на нее Ананасов и снова схватился за голову. – Вот, блин, свидетельница попалась! Да что же вы так убиваетесь? Он вам что – родственник или, может быть, любовник?
– Да вы что? – возмутилась секретарша сквозь слезы. – Как вы могли так подумать? Ему ведь было очень много лет!
– Разные старички бывают, – капитан пожал плечами и, заглянув в свои записи, добавил: – Да и не так уж много – всего-то пятьдесят пять…
С точки зрения свидетельницы, что пятьдесят пять, что девяносто пять – одинаково глубокая старость, но спорить с суровым милицейским капитаном она не стала.
– Итак, – с омерзением глядя на нее, продолжил Ананасов, – что вы увидели, войдя в кабинет потерпевшего?
– В чей кабинет? – испуганно переспросила девица, перестав рыдать.
– Потерпевшего, нотариуса Штакен… Штокенвассера! – с трудом выговорил измученный похмельем капитан.
– Я увидела его… потерпевшего… на этом самом месте…
– А куда же делась эта… как ее… Свиристенко?
– Свириденко, Калерия Ивановна Свириденко, – поправила девица, – ее здесь не было.
– А окно было открыто? – уточнил капитан.
– Открыто, – кивнула свидетельница.
– Ну, значит, упорхнула эта Свириденко через окно… – тоскливо констатировал Ананасов.
– Не может быть! – девица замотала головой, так что у несчастного милиционера зарябило в глазах.
– Почему это не может? – Ананасов поморщился и опустил веки. – Этаж первый, окно открыто…
– Вы ее не видели! – воскликнула секретарша. – Она старая и очень толстая! Она через окно не смогла бы!
– В состоянии аффекта люди способны на многое, – философски проговорил капитан, – на такое, что даже и не подумаешь… А насчет возраста у нас с вами разные понятия…
Он на секунду задумался и вдруг удивленно спросил:
– Как, вы сказали, ее звали, эту Свиристенко?
– Свириденко, – снова поправила его секретарша, – Калерия Ивановна Свириденко.
– Вот черт! – вскрикнул Ананасов и потянулся к телефону, бормоча себе под нос: – Ну, Свириденок-то пруд пруди, а вот Калерия имя редкое…
Дозвонившись до родного отдела, капитан торопливо проговорил:
– Гудронов, ну-ка глянь, как фамилия вчерашнего трупа?
– Которого? – с видимой неохотой отозвался Сеня Гудронов, которому тоже было чрезвычайно плохо после вчерашних дурацких экспериментов в духе Джеймса Бонда.
– Ну, с Московского вокзала… тетка, которую в поезде зарезали, Черноморск – Питер?
– Сейчас, – Гудронов зашелестел бумагами, – а что это ты, Питиримыч, так завелся?
– Ищи, Гудронов! – рявкнул капитан, неожиданно разозлившись.
Дело в том, что он очень не любил свое церковнославянское отчество. Все его сослуживцы хорошо это знали и старались попусту не раздражать капитана, Гудронов же допустил досадную промашку исключительно с похмелья.
– Вот, – проговорил наконец Сеня, – нашел. Свириденко фамилия того трупа.